Читать книгу "Великий торговый путь от Петербурга до Пекина. История российско-китайских отношений в XVIII— XIX веках - Клиффорд Фауст"

Обратим внимание на то, что после поездки Петра в Париж в 1717 году в его администрации провозгласили меры, нацеленные (в определенных пределах) на поощрение частного предпринимательства, стимулирование добычи сырья на месте, решение проблемы нехватки фабричных трудовых ресурсов, а также смягчение запретов на торговлю, одновременно внутреннюю и внешнюю. В коммерческих указах Петра того времени нашли свое отражение его воззрения на то, что внешняя торговля способна сыграть чрезвычайно важную роль в развитии умеренной фабричной системы России через стимулирование притока в страну золотовалютных ресурсов, ввоз из-за рубежа необходимого сырья и вывоз за границу российской готовой продукции. Впрочем, вывоз отечественных товаров Петра Алексеевича волновал меньше всего. В этом петровская политика послужила ослаблению бесчисленных и строжайших пут, накинутых на частную торговлю в России. Отказываться от государственных монополий никто не собирался, да и все перечисленные меры выполнялись совсем не так, как изначально предполагалось. Скорее купцов-единоличников стали вдохновлять на торговлю с зарубежными странами, чтобы они приносили больше золота и серебра своей стране, а также заниматься сбытом когда-то запрещенных для них товаров (таких, как соболь, ревень и табак в Сибири). При этом такие купцы во многих случаях могли бы создать конкуренцию государственным и государственно-откупным монополиям, продолжавшим приносить доход в государственную казну. На торговле в Сибири и Китае Петровские реформы отразились в различной степени.

Относительно китайской торговли российскому двору следовало принять четкое решение к середине 20-х годов, хотя до 1727 года не просматривается ни малейшего намека на его готовность к такому шагу. Однако у российских сановников существовал выбор, состоявший в продолжении политики либерализации, предоставлении монополизированных товаров в сферу частной торговли, а также возможной отмене государственных обозов в Пекин и содействии в образовании частной компании с передачей ей полномочий монополии или, по крайней мере, наделением привилегиями, отсутствующими у купцов-единоличников, составлявших ей конкуренцию. С самого начала XVIII столетия Петр отдавал предпочтение образованию частных компаний, предназначенных для ведения коммерческой деятельности. И действительно, уже в 1711 году царь Петр приказал Правительствующему сенату, «сформировавшему приличную компанию», передать в ее ведение всю китайскую торговлю. Из такого его распоряжения ничего путного не получилось. Главную головную боль, по крайней мере до 1719 года, когда со Швецией удалось договориться о временном перемирии, в то время ему доставляли поражение на реке Прут и иные заботы военного толка. Однако предложение о передаче в ведение частной компании пекинской торговли снова появилось несколько позже, о чем нам предстоит узнать в главе 4. Если бы при русском дворе допустили полноценное частное предпринимательство в китайской торговле, будь то посредством образования единственной частной компании монопольного типа или попытки регулирования индивидуальных торговцев, занимавшихся сбытом товаров в Китае на конкурсной основе, то вполне можно было бы рассчитывать на значительный государственный доход в форме налогов от деятельности таких купцов и таможенных поступлений. Тогда отпала бы необходимость обременять казну громадными затратами на функционирование собственных казенных обозов. Ради воплощения в жизнь такой альтернативы, однако, властям пришлось бы усовершенствовать административно-правовую структуру в Сибири в целом и на монгольской границе в частности. Пришлось бы практически свести на нет контрабандную торговлю, а также минимализировать все остальные противоправные проявления, но весь предыдущий опыт наведения порядка в Сибири не обещал существенного успеха в намечаемом предприятии.

Еще одна возможность состояла в восстановлении государственной монополии на сбыт ценнейших товаров, к которым допустили купцов-единоличников после 1717 года, а также возрождении практики отправки маловыгодных казенных обозов в Пекин. При таком варианте от государства требовалось укрепление административного аппарата в Восточной Сибири, причем не в меньшей мере, чем при отказе от регулирования китайской торговли. В любом случае потребность в более тонко настроенной и надежной административной структуре выглядела велением времени, причем давно назревшим.

В конечном счете выбор между этими двумя понятными подходами был сделан настолько же в Пекине, насколько и в Санкт-Петербурге. Получилось достаточно просто: условия договора, согласованные С.Л. Владиславич-Рагузинским, послужили перспективной основой для восстановления государственной монополии в китайской торговле или фундаментом для расширения деятельности частных лиц под тщательным надзором государственных чиновников. Выбор оставался за санкт-петербургским бюрократическим аппаратом. С открытием приграничных торговых станций в Кяхте и Цурухайтуе, обозначением и укреплением линии границы между Сибирью и Монголией, а также утверждением прямо сформулированных положений, касающихся подготовки и сопровождения торговых обозов до Пекина, у чиновников появились стимулы решительно наладить должный порядок в этой сфере предельно выгодной торговли. Причем свою роль здесь сыграли С.Л. Владиславич-Рагузинский и Л. Ланг, внесшие неоценимый вклад в ускорение принятия безотлагательных решений. Они настояли на сохранении прямой государственной обозной торговли с Пекином, а также на ограничении частной торговли разрешенными властями товарами приграничной зоной под пристальным контролем со стороны усиленного корпуса государственных чиновников.

Положениями договора предусматривалась возможность для придания новой силы государственной монополии, а устойчивость этой монополии следовало поддержать соответствующими новыми указами, проводить в жизнь которые должны были толковые управленцы. С.Л. Владиславич-Рагузинский и Л. Ланг одновременно мобилизовали свое решающее влияние в Санкт-Петербурге, чтобы убедить сановников двора в необходимости восстановления монопольной системы и придания ей должной для всестороннего контроля подданных жесткости, без которой монополия утрачивала всякий смысл. Но ничего нового в такой системе не просматривалось, ведь еще в 1722 году Л. Ланг, например, сетовал на чрезмерное количество частных торговых обозов, прибывавших в Пекин и Угру.

Не остается ни малейших сомнений в том, что Савва Лукич свято верил в огромный потенциал сибирской и китайской торговли, способной принести громадную пользу императорскому двору и его стране в целом. Вскоре после своего прибытия в Селенгинск он отправил в Коллегию иностранных дел доклад, датированный 31 августа 1726 года, который выглядит настоящей рапсодией на тему бескрайних просторов Сибири. Он тут же отметил противоречие между ее природными красотами и нищетой русских поселений: «Сибирский край, насколько мне удалось его рассмотреть и расслышать, представляется не провинцией, а империей с многочисленными населенными местами и плодоносными украшениями в виде полей… Однако… во всей Сибири не встретишь ни одного процветающего города или твердыни, особенно на нашей стороне границы моря Байкал. Селенгинск представляет собой не город и не село, а деревушку в 250 дворов с двумя деревянными церквами, построенными на пятачке земли, совсем ни для чего не годной, и открытое для обстрела противником квадратное деревянное укрепление выглядит таким, будто в случае неблагополучного для его защитников нападения через два часа закончит свое существование; и Нерчинск, как здесь говорят, выглядит еще хуже».