Читать книгу "На государевой службе - Геннадий Прашкевич"

Ошеломленно отворачивался от Лоскута. Страстно причмокивал сырыми губами: у него, у Лисая, во многих местах сендухи стоят деревянные курульчики, а в них сложены запасы разных трав. Коренья да вершки, да и сам лист. Он, Лисай, тщательно перебирает траву, очищает от пыли, подсушивает у очага, но, конечно, на самом лехком духу, чтоб травка не зарумянилась.

Сопя, обильно потея, похвалялся: у него травка разная. Есть, например, трава пушица. А есть бронец красной. Ну, конечно, изгоны, людены жабные. Он знает, кого от чего лечить.

С опаской оглядывался на Гришку Лоскута.

– А есть совсем особенная трава – колун именем. На ней цвет бел. Сама горькая, растет не при всех водах, нелегко сыскать. И есть особенная трава – елкий. На ней семя коришневое, што мак русский.

– Ты это, – осоловев от тепла и сытости, подсказывал Федька Кафтанов. – Ты, Лисай, от нас ничего не скрывай.

– Да как можно!

– О том и говорю. Нам все покажешь.

– Все покажу! – радовался, трясся помяс. – Всех подниму чуть свет!

– Я тя подниму! – погрозил кулаком Кафтанов, жадно, в который раз оглядывая соболью кукашку.

Лисай, не поняв, бубнил свое: мы, помясы, люди нужные. Нас даже воевода не вправе обижать. Ежели известный помяс работает при каком живом селе, то все жители обязаны чинить тому помясу всякое вспомогательство, вплоть до того, что давать еду и малых ребят в помочь.

– Степан, а как с караулом? – зевнул Кафтанов, мелко крестя грешный рот.

– Вот ты и встанешь первым, – решил Свешников. – Сменит Лоскут. А под утро стоять Михайлову.

Укладывались на полу и на лавках.

Пусть в тесноте, но впервые по-человечески.

– Зане же всего силнее бывает чистая к Богу молитва… И на невидимыя врага, аки некая изощренная бритва… – ошеломленно шептал помяс. – Ей, ей, тако не ложно, без нея быти невозможно… И еще ми много слово недостало рещи о твоем мужестве и храбрстве… И о совершенной твоей добродетели к Богу, и душевном паки богатстве…

– Чего это?

– Вирши, – неопределенно объяснил Свешников.

В голове мутно, ломило суставы, но, кажется, пройден путь. Не все, конечно, случилось, как надо: сын боярский отстал в безлюдье, вожа потеряли совсем, теперь откуда-то объявился гологоловый. Да еще стрела томар, да береста со знаками. Того и гляди войдет в избу человек, назовет литовское имя.

Но пройден, пройден путь.

Вспомнил доброго барина Григория Тимофеича. Теперь он возглавляет аптекарский приказ, значит, помяс теперь на него работает. И вспомнил вирш, приводившийся в книге «Азбука»: «Ленивые за праздность биются…» Как дальше, забыл. Но, видать, князь Шаховской-Хари немалый выдумщик.

Укладываясь, строго погрозил пальцем Кафтанову.

Федька, собираясь в караул, хитро одними глазами указывал Косому на богатую соболью кукашку помяса. С каким-то особенным значением поднимал брови.

А помяс не видел, бормотал ошеломленно:

– Милуючи господь бог посылает на нас таковыя скорби и напасти… Чтоб нам всем злых ради своих дел, вконец от него не отпасти… Свойственно бо есть християном в сем житии скорби и беды терпети… И к нему, своему Творцу и Богу, неуклонно всегда зрети…

Глава IV. Баба

СТАРИННОЕ ЮКАГИРСКОЕ ПРЕДАНИЕ О ПРИХОДЕ РУССКИХ В СЕНДУХУ

Юкагиры были, с каменными топорами были, с костяными стрелами были, с ножами из реберной кости были. Лето наступало, они с челноками были.

Так жили.

Так когда жили, пришла зима.

Зима кончилась, снег кончился, лето началось, плыть на челноках собрались. Шамана покойного кости имели. Те кости взявши, качали, сало в огне жгли. Качая, сказали:

«Нашего покойного шамана кости, на нас зрите, на челноках плыть хотим. На нас зрите – к худу придем, к добру?»

Покачав, у очага кости положили. Погодя немного начали поднимать, не оторвут от земли.

Старики сказали:

«Это нашего покойного шамана кости, что предвещают – страсть».

В дороге когда плыли, челноки разбило, до берега с трудом добрались. Урасы поставили.

«Нашего покойного шамана кости, они что предвещают?»

Шаман шаманил, шаман сказал:

«Дальше поплывете, новый народ встретите. Против нового народа ничего острого не направляйте. Конца ему не будет, так этого народа много».

«Каким нравом, какой наружности новый народ будет?»

Шаман сказал:

«У рта с волосами будет, в черных одеждах будет».

Один старик с сыном на промысел ушли.

Долго шли, увидели – изба стоит, до самой верхушки из дерева сделана.

К той избе тихо подкрались, близко от нее спрятались. Лежат, смотрят. Один человек, когда смотрели, вышел. Бородатый, у рта с волосами.

Вышед, стоит.

Сын сказал:

«Я выстрелю».

Однако, отец унял.

Упомянутый человек в деревянную избу вернулся, другой вышел.

Вышед, стоит.

Сын сказал:

«Я выстрелю».

Отец унимал, не унял.

Сын выстрелил, стрела в ногу человека попала.

Из избы много людей выбежало. Начали смотреть вместе, хорошо смотрели, стрелу нашли – стоит, в ногу вонзившись.

«Откуда пришедшая стрела?»

Стали везде смотреть, отца с сыном нашли, в избу ввели.

«Какие вы люди есть?»

«Мы юкагире. Мы одулы».

«Много вас?»

«Много».

Стали вином поить, стали табак давать. Один русский сказал:

«Сейчас идите. Завтра приходите сюда все. Никого не обидим. Мы всех встретим ласково».

Пошли отец с сыном, до урас с пением шли.

В урасах товарищи спросили:

«Почему поете?»

«Мои дети, – ответил отец. – Бородатых людей нашли, у рта с волосами нашли. Нас вином поили, нам табаку давали. Завтра все вместе к новым людям пойдем».

Переночевали, пошли.

Русские всех в избу впустили.