Читать книгу "Царь - Валерий Есенков"

Со своей обычной умной усмешкой он указывает потомку герцогов Сфорца, что его права на Литву, которую тот как раз в эти переломные месяцы тащит в союзе с Польшей в единое государство Речь Посполитую, слишком призрачны, что как правитель он в нравственном отношении слаб перед ним, что польскому королю и литовскому великому князю нечего предложить его подданным, чего бы они уже не имели в Москве, а чтобы в полную волю потешить себя, в довершение своих абсолютно верных исторических изысканий он делает слабоумному соблазнителю от имени Воротынского неожиданное, невероятное, вполне согласное с его логикой предложение:

«А если ты обещаешь нам свою милость, то наградил бы ты нас так: прежде всего установи с нами братские отношения и дай нам в вотчину Новгород Литовский, Витебск, Минск, Шклов, Могилёв и иные города по Днепру, кроме Киевского повета, и всю Волынскую и Подольскую земли; ты будешь на Польском королевстве, а брат наш князь Иван Дмитриевич Бельский на великом княжестве Литовском и Русской земле, а брат наш Иван Фёдорович Мстиславский будет владеть Троками и Берестьем и другими городами, и Прусами, и Жмудью, а мы будем владеть теми городами, которых теперь просим у тебя, и установим между собой братские и дружеские отношения, и все, вместе с братом своим, будем под вольной самодержавной властью великого государя, а его царское величество к христианам милостив т ради своих подданных не щадит собственной персоны в борьбе с недругами; он имеет достаточно сил, чтобы оборонить себя и нас от турок и от крымского хана, и от императора, и от многих других государств и будет нас держать в благополучии. А на другое награждение, меньше этого, нам, брат наш, соглашаться не подобает…»

Иоанн тут как в воду глядит: не только его удельные князья имеют наследственные права на многие литовские земли, о чём польскому королю и литовскому великому князю следовало бы прежде много и много подумать, перед тем как приглашать их на службу к себе, но очень скоро и ему самому предоставится эта соблазнительная возможность управлять и Польшей и Литвой и Русской землёй, и он, поразмыслив тревожно, но трезво, своей волей благоразумно откажется от неё.

Глава четвёртая
Расправа

К сожалению, насмешливые послания не удаётся переправить их адресату, а хотелось бы поглядеть на физиономию отпрыска итальянского кондотьера, когда бы тот познакомился с его ядовитыми предложениями и сообразил, может быть, что, приглашая к себе на службу Бельского, Мстиславского и Воротынского, он приглашает опасных претендентов на корону великого князя литовского, имеющих на неё более основательные права, чем он сам. Иоанна не столько поражает, сколько раздражает очередная прискорбная неудача его заносчивых воевод. Новая оборонительная крепостца Копие возводится на озере посреди острова Суша, вёрстах в семидесяти от Полоцка, откуда открывается прямая дорога на Вильну. Возводится крепостца заведённым порядком, подсказанным мастером Выродковым под Свияжском, упроченным указанием самого Иоанна и опробованным десятки раз в степях за Окой. Заведённый порядок до того необычен на взгляд европейца, что один из них, Фульвио Руджиери, специально знакомит с ним римского папу:

«Он имеет кое-какие маленькие деревянные крепости на границах Литвы и Руси. Таких, пока я был в Польше, он выстроил четыре с невероятной быстротой, а так как способ их постройки кажется мне весьма примечательным, я кратко расскажу о нём. После того как его инженеры предварительно осмотрели место, подлежащее укреплению, где-нибудь в довольно далёком лесу рубят большое количество брёвен, пригодных для таких сооружений. Затем после пригонки и распределения их по размеру и порядку, со знаками, позволяющими разобрать и распределить их в постройке, спускают вниз по реке, а когда они дойдут до места, которое намечено укрепить, их тянут на землю, из рук в руки; разбирают знаки на каждом бревне, соединяют их вместе и в один миг строят укрепления, которые тотчас засыпают землёй, и в то же время являются и их гарнизоны, так что король только ещё первое известие получает о начале сооружения, потом они оказываются столь крепки и внимательно охраняемы, что, осаждённые громаднейшим королевским войском, испытывая храбрые нападения, мужественно защищаются и остаются во власти Московита…»

Посошных людей, на руках таскающих громадные брёвна, прикрывает конный отряд уже много известного своими бесславными отступлениями Петра Серебряного-Оболенского. Этот заносчивый, самонадеянный князь не может избавиться от вредной привычки беспечных удельных времён, лагерь разбивает где ни попало, в лагере стоит без сторож, безрассудно, вольготно, точно в родимой сторонушке выехал в чисто полюшко бездельное тельце в богатырской утехе размять. Лихие воители этого прескверного рода всегда весьма лакомы для любого противника, даже самого лопоухого. Едва получив известие о начале строительства, наскоро выступают литовцы, подкрадываются свободно, не опасаясь сторож, наскакивают внезапно, из всего отряда конных служилых людей мало кому удаётся спастись. Василий Палецкий, второй воевода, остаётся на месте, однако князь Пётр, всё-таки истинный витязь удельных времён, успевает очутиться в седле, однако не считает нужным ввязаться в кровавую сечу, а мчится во всю конскую прыть с поля битвы, отчего-то не страшась будто бы страсть как тяжёлой, немилосердной руки Иоанна. В очередной раз выясняется, что всё это лживые сказки про страсть как тяжёлую, не ведающую милосердия руку. За трусливое бегство с поля сражения воеводе голову полагается снять без рассуждений, не выясняя причин, а Иоанн ничего. Князь Пётр Серебряный-Оболенский как ни в чём не бывало остаётся в земском войске на воеводстве. Негодование Иоанна просачивается наружу лишь в том, что он удерживает кипу посланий в своём сундуке, а Ивашка Козлов, который должен был передать поносные грамоты королю Сигизмунду, оканчивает, согласно преданию, свою паскудную жизнь на колу.

В прочем жизнь Иоанна движется заведённым порядком. Он собирает в Москве больших воевод с их вооружёнными слугами, чтобы изготовились в любую минуту выступить на Оку, если нынешний год татары припожалуют к южным украйнам, как будто нарочно доказывая подручным князьям и боярам, что не страшится ни их самих, ни их многочисленный вооружённых служилых людей, гораздых бегать и от литовцев и от татар. Сам он, в ожидании вестей от южных сторож, вырабатывает, как приговорил земский собор, план большого похода в Ливонию, выбирает дороги для земских и опричных полков, определяет места для стоянок, повелевает набрать посошных людей в помощь полкам, главным образом для передвижения пушек и проведения осадных работ. По его разумению, земские полки должны двигаться от Вязьмы, Смоленска, Дорогобужа на Великие Луки, тогда как опричным полкам предстоит выйти к Пскову и Великому Новгороду. Он предполагает молниеносным ударом по двум направлениям захватить Луже и Режицу. Дальнейший ход наступления он нарочно прикрывает туманными рассуждениями о том, что от Лужи и Режицы можно выступить прямо на Ригу, а можно двинуться прямо на Вильну, таким способом вводя в заблуждение собственных воевод, которые страсть как горазды переносить его военные замыслы в стан неприятеля, а заодно с ними вводит в заблуждение и польского короля, который предполагает идти с полками на Молодечно, Радошковичи, Борисов, в упрямой надежде, что Фёдоров, Бельский, Мстиславский и Воротынский всё-таки, с радостью изменив, повернут свои боевые дружины против своего государя, а он как раз подоспеет пожать плоды их подлой победы.