Читать книгу "Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР, 1933–1945 - Федор Синицын"

Резкая активизация религиозного актива вызвала серьезную озабоченность у советских властей. На февральско-мартовском 1937 г. пленуме ЦК ВКП(б) А. А. Жданов объявил, что церковь — это единственная сила, «не подконтрольная правящей партии»[312]. В марте 1937 г. Е. М. Ярославский констатировал: «Поповщина переходит в наступление»[313]. В ответ была развернута широкая программа противодействия под следующими лозунгами: «Дать отпор поповщине во время предстоящих выборов», «Не место служителям культов в Советах депутатов трудящихся!», «Не пропустим враждебных людей в органы советской власти! Разоблачим врагов под маской служителей культа»[314].

Во-первых, пресекалась деятельность по выдвижению религиозными активистами кандидатов в депутаты. Государственные органы отслеживали, чтобы на предвыборных собраниях выдвигали только «нужных» кандидатов. Появление «незапланированных» кандидатов пресекалось[315]. Пропаганда призывала «быть бдительными», чтобы не дать духовенству «помешать успешному проведению избирательной кампании». Особенно это касалось выборов в местные советы, когда ожидалось, что «придется встретиться с более активной работой церковников», которые «питают надежды попасть в Советы… в селах (меньше… в городах)» и будут «действовать более тонкими, более замаскированными приемами»[316].

Юридическим основанием для пресечения выдвижения кандидатов религиозными активистами служили дискриминационные положения статьи 141 Конституции: «Право выставления кандидатов обеспечивается за общественными организациями и обществами трудящихся: коммунистическими партийными организациями, профессиональными союзами, кооперативами, организациями молодежи, культурными обществами»[317]. Этот перечень был исчерпывающим. Религиозные организации, на основании того, что они были «отделены от государства» и «лишены права вмешиваться в государственные дела», выставлять кандидатов в депутаты права не имели[318].

Во-вторых, была развернута бурная пропагандистская кампания, направленная на убеждение населения, что все священнослужители — «враги народа», «шпионы», «агенты фашизма». Советская печать утверждала, что служители религии «зачастую являются прямыми агентами и участниками всякого рода контрреволюционных шаек, иностранных разведок, диверсантских бандитских организаций и т. п.», «шпионы и диверсанты бродят по нашим селам под видом попов, монахинь, святых и юродивых, собирают сведения шпионского характера, готовят диверсии и террористические акты». Утверждалось, что «значительное количество попов разоблачено, как враги народа» и что «всякий, даже самый „советский“ поп — мракобес, реакционер, враг социализма»[319].

Для иллюстрации крайней агрессивности этой кампании следует привести заголовки статей в центральной и региональной прессе: «Церковники и сектанты на службе фашизма», «Разоблачать фашистскую агентуру в рясах», «О некоторых фактах контрреволюционной и шпионской деятельности духовенства», «С крестом и маузером», «Враги в рясах», «Попы-шпионы», «Шпионы и диверсанты в рясах», «Церковники и сектанты на службе фашистских разведок»[320]. Пропаганда не скупилась на самые отвратительные эпитеты в адрес священнослужителей (например, «шпионско-диверсантская церковно-сектантская мразь»)[321].

В-третьих, с 1937 г. разворачиваются массовые репрессии в отношении священнослужителей. Аресту подверглась большая часть православного духовенства (включая обновленцев), закрытие церквей приобрело обвальный характер — только в 1937 г. было закрыто 8 тыс. церквей[322]. По данным А. Н. Яковлева, в 1937 г. по «церковным делам» было арестовано 136 900 человек, из них расстреляно — 85 300; в 1938 г. — соответственно 28 300 и 21 500[323]. В 1937 г. было арестовано 50 православных епископов (для сравнения — в 1935 г. — 14, в 1936 г. — 20 епископов)[324]. В дополнение в апреле 1938 г. была ликвидирована Комиссия по вопросам культов, которая пусть предвзято, но занималась разбором жалоб верующих на незаконные притеснения, принимая в том числе решения о пресечении незаконного закрытия церквей и мечетей[325]. С апреля 1938 г. вопросами религии занимались только специальные структуры НКВД.

Репрессии, с особой силой развернутые в отношении священнослужителей и религиозных активистов в 1937–1938 гг., в целом следовали в общем русле «ежовщины». Однако, на наш взгляд, они были усугублены ярко проявившимся в 1936–1937 гг. стремлением религиозного актива реализовать свои конституционные права. Советская пропаганда с удовлетворением сообщала, что на выборах в советы «церковники были биты», «все происки церковников и сектантских вожаков потерпели… полный крах»[326]. При этом, конечно, не уточнялось, какими средствами эта цель была достигнута.