Читать книгу "Наказание жилищем. Жилищная политика в СССР как средство управления людьми. 1917-1937 - Марк Меерович"

Когда у человека есть жилище — это нормально. Для европейца поиск и обретение жилья (в виде покупки или аренды) не составляло и не составляет проблемы — были бы деньги, а жилище есть на любой вкус.

Совершенно иначе обстояло дело в СССР.

Квартиры, где совместно вынуждены были проживать несколько семей — в каждой комнате по одной семье. Частные дома, которыми их владельцы не могли распоряжаться. Коммуны, в которых совместно жили те, кто вместе работал в одном трудовом коллективе на фабрике, заводе или в учреждении. Гостиницы, превращенные в общежития с одной кухней и одним туалетом на 120 человек. Бараки с перегородками из простыней.

1920-1940-е годы — это время, когда власть могла заселить семью в проходную комнату или в общую ванную. Когда законодательство разрешало в случае, если человек жил один в комнате в 16 квадратных метров, подселять к нему для совместного проживания совершенно постороннего человека. Когда при увольнении с работы человека вместе с семьей могли выселить прямо на улицу.

Европейские исследователи, изучавшие жилищную политику в России в период 1920-1940-х годов, принимали в качестве объяснения острой жилищной нужды то оправдание, которое давала советская власть — временное отсутствие строительных материалов, трудности с финансовыми средствами, дефицит трудовых (людских) ресурсов, неразвитость жилищной стройиндустрии и т. п. Иного европеец и помыслить не мог. Не специально же советская власть все это делала!

Оказывается специально! Именно так! Причем очень осмысленно и целенаправленно.

Жилищная политика осознанно использовалась советской властью как мощное и эффективное средство управления людьми, в частности, как средство дисциплинарного воздействия на «нетрудящихся» или «плохо трудящихся». Для этого власть целенаправленно осуществила определенные действия: 1) присвоила себе (в результате насильственной муниципализации) все многоквартирное многоэтажное городское жилище; 2) запретила все формы обретения жилища, кроме его государственного распределения; 3) провозгласила принцип — жилье только для тех, кто работает.

Административные взыскания, денежные штрафы, моральные порицания, материальные поощрения, должностные наказания и прочие средства оказались, как продемонстрировала практика первых десятилетий советской власти, менее эффективным средством дисциплинирования, нежели страх потерять жилье. Особенно в суровых климатических условиях России, где под пальмой не перезимуешь. Именно поэтому квадратные метры жилплощади были превращены властью в средство принуждения к труду и требуемому образу жизни.

Жилище играло неизменную роль кнута и пряника в организационно-управленческой стратегии власти. Власть миловала и наказывала жилищем. За счет жилища направляла миграционные потоки в нужную ей сторону и, наоборот, останавливала там, где это ей было необходимо. Материальные стимулы к труду заменялись администрированием и принуждением, в числе которых жилище играло ведущую роль. В тех случаях, когда людям неинтересно было хорошо работать, поскольку жизненные неурядицы (дефицит продуктов и товаров) отвлекали силы на самообеспечение, лежащее вне места работы (стояние в очередях, личные подсобные хозяйства и прочее), — угроза увольнения и автоматического лишения места жительства (альтернативу которому было найти практически невозможно) эффективно исполняла свою принудительную функцию.

Распределение жилища в СССР целиком и полностью находилось в системе государственного распределения, наряду с другими статьями жизненных потребностей: продукты, вещи, медицинское обслуживание, льготы в системе образования, обеспечение по старости и прочее. И подчинялось оно тем же приоритетам и принципам, что и другие. Все это были средства управления людьми, используемые властью для привязывания к месту работы, для принуждения к качественному труду, для борьбы с любым противлением режиму, для обеспечения послушания из-за страха за близких, для регулирования численности населения существующих городов и новых соцгородов, возводимых подле строящихся промпредприятий, для угнетения социально чуждых и поощрения социально близких.

Лоботрясы и лодыри увольнялись с работы и выселялись из жилища. Представители буржуазии ущемлялись в своих жилищных правах и уплотнялись подселением в их квартиры новых семей. А формирующаяся новая социальная иерархия, отражавшая дифференциацию общества по степени приближенности и мере служения власти, закреплялась предоставлением жилой площади повышенной комфортности.

Скученность коммунального проживания населения была выгодна власти, так как «прозрачность» переуплотненного коммунального жилища, в котором покомнатно-посемейно проживали люди, обеспечивала контроль и догляд за настроением, повседневным поведением и строем мыслей населения, создавала обстановку, исключающую самоорганизацию людей для любого противления власти.

Советская историография, посвященная вопросам обеспеченности населения жилищем в период 1920-1940-х годов, не отрицала зависимости между жилищным кризисом, с одной стороны, и индустриализацией и коллективизацией — с другой. Она указывала на связь между концентрацией усилий по возведению предприятий индустрии (с массовым притоком к ним отрываемого от земли крестьянского населения) и отставанием в вопросе удовлетворения потребностей населения в жилище. Она рассматривала проблемы развития жилищного фонда старых городов в связи с возрастающей потребностью в жилище. Она открыто говорила о дефиците жилища по причине недостаточных темпов жилищного строительства.

Однако власть никогда не признавала того, что жилищная политика в СССР в предвоенный период целиком и полностью была детищем стратегии тотального огосударствления и централизации, которую она осуществляла. Она никогда не указывала на то, что сама государственная жилищная политика была главной причиной жилищного кризиса в стране. Данное исследование свидетельствует именно об этом.

Дефицит жилища был выгоден власти. Она сознательно ограничила все формы появления жилища и распределения жилища, кроме государственного строительства и государственного же распределения, и стратегически была ориентирована на полное запрещение негосударственных форм собственности. Власть, на словах афишируя независимый характер негосударственных форм собственности — кооперативной, индивидуальной, на деле законодательно полностью подчиняла их себе и использовала как своеобразный резерв жилища и антикризисный ресурс. Официально поддерживая якобы альтернативные государственные формы владения и распоряжения жилищем, власть фактически весьма эффективно использовала непринудительные способы употребления инициативы, естественной активности и денежных средств населения для самостоятельного решения людьми своих жилищных проблем, но под полным контролем со своей стороны.

Власть провозгласила государственную собственность на жилище, как основное средство своего управленческого воздействия на гигантские массы населения, приводимого в движение коллективизацией и индустриализацией. Замена государственным жилищным сектором частного была лишь вопросом времени. Необходимость вытеснения и уничтожения частного владельца жилищем была для власти очевидной, так как в индивидуальном жилище она видела источник мелкобуржуазного быта — основу капитализма, причину разобщенности (мешающей направленным организационно-управленческим воздействиям) и независимости людей. Поэтому успехи развития государственной жилищной сферы определялись не ростом реальных показателей обеспеченности населения жильем, а снижением количества индивидуального строительства, которое власть рассматривала как потенциальную угрозу своим программам.