Читать книгу "Мир завтра. Как технологии изменят жизнь каждого из нас - Стивен Котлер"

Как и Добелл, Норманн работает над созданием зрительного нейропротеза. Я стал первым, кто сказал ему, что гонка завершена и он проиграл.

– Это фантастика! – говорит Норманн.

– Вы не расстроились?

– Это фантастика, фантастика, фантастика! – повторяет он, а затем, после паузы, добавляет: – Если, конечно, это действительно работает.

– Что вы имеете в виду? Я был там. Я видел, что это работает.

– Но что вы называете «работает»? Если пациент видит движущееся пятно света, зрение ли это? Мне нужно знать, что именно он видит.

– Ладно, но как это повлияет на ваши исследования?

– Никак не повлияет. Мы будем продолжать делать то, что делали.

Норманн также имеет в виду трехчастную систему: имплантант, обработчик сигналов, камера, – но с очень важным отличием. В то время как имплантант Добелла располагается на поверхности зрительной коры мозга, имплантант Норманна проникает в глубину.

Норманновский имплантант имеет значительно меньшие размеры – со шляпку гвоздя – и «вбивается» в кору головного мозга в том самом месте, где воспринимается обычная зрительная информация. По словам Норманна, его изобретение настолько высокоточное, что каждый электрод способен стимулировать отдельные нейроны.

– Это важно потому, – поясняет он, – что краеугольным камнем искусственного зрения является взаимодействие между электрическим током и нейронами. Поскольку имплантант Добелла располагается на поверхности зрительной коры, он требует большой силы тока – где-то в пределах 1–10 миллиампер – и возбуждает сразу множество нейронов. Прицельность никакая, а потому очень многое может пойти не так.

Мне ли этого не знать? Пациент едва не умер у меня на руках.

– Углубление электродов внутрь коры позволяет снизить силу тока до 1–10 микроампер. Разница тысячекратная.

А снижение силы тока снижает вероятность приступов. Но это еще не все. Уменьшение силы тока позволяет также повысить точность, увеличить разрешение:

– Чем меньше сила тока, тем больше электродов можно упаковать в имплантант, – поясняет Норманн. – Мы еще не достигли цели, но с моими электродами есть шанс создать поле соприкасающихся фосфенов – точно так же, как у вас или у меня, – а с поверхностным имплантантом Добелла это неосуществимо.

Вот как бывает, когда вопросы, ранее являвшиеся вотчиной одних лишь мистиков, становятся полем деятельности инженеров. Как и другие высокие технологии, будь то операционные системы или веб-браузеры, искусственное зрение становится ареной войны стандартов.

Забудьте о религиозных целителях; теперь соперничество идет между системами Beta и VHS.

8

Чтобы разобраться в том, что же на самом деле видит Йенс, я отправляюсь в Лос-Анджелес, в Университет Южной Калифорнии, где находится лаборатория Марка Хумаюна. Как и конкуренты, Хумаюн использует видеокамеру, вмонтированную в очки, обработчики сигналов, генерирующие изображение, но, в отличие от нейропротезов Норманна и Добелла, его имплантант располагается поверх сетчатки глаза. Его задача – занять место поврежденных палочек и колбочек, чтобы дать импульс глазным клеткам, которые все еще здоровы, и использовать компоненты обработки информации, присущие самим глазам, – ганглиозные клетки и зрительный нерв, – чтобы посылать информацию в мозг.

«Это ограниченный подход, ориентированный на ограниченное число патологий, но у него есть свои преимущества, – говорит Хумаюн. – Мы считаем, что все-таки лучше оперировать слепой глаз, чем здоровый мозг».

Возглавляемая Хумаюном лаборатория ретинального протезирования Института глаза Доэни входит в структуру университета Южной Калифорнии. Небольшая комната битком набита электронным оборудованием. Техники в лабораторных халатах сидят, согнувшись за своими компьютерами, и практически не реагируют на мое появление.

Джеймс Вейланд, сотрудник института, помогает мне надеть мудреный головной убор со специальными очками, полностью перекрывающий доступ света. На лбу прикреплена миниатюрная камера; провода от нее тянутся по моей спине к ноутбуку, расположенному слева от меня. Камера поворачивается туда, куда поворачиваются мои глаза, и проецирует изображение на «экран» очков. Это производимое компанией Sony устройство, называемое Glasstron, превращает обычное зрение в его оцифрованную версию.

Пока питание выключено, я не вижу ровно ничего. Вейланд включает устройство и спрашивает, что я вижу.

– Смутные серые формы. Большие пятна с размытыми краями.

– Вы видите дверь? Можете ли вы подойти к ней?

– Да, могу – если вы хотите, чтобы наткнулся на что-нибудь и упал.

– Дисплей у вас пять на пять, – говорит Вейланд. – Подождите, сейчас я увеличу число пикселов до 32×32.

Вейланд полагает, что матрица 32×32, то есть 1024 пиксела, удовлетворит мои зрительные потребности. Вероятно, это раз в 10 лучше разрешения имплантанта Добелла и гораздо ближе к замыслу Норманна.

Я слышу, как Вейланд возится с компьютером. Внезапно в глазах проносится вспышка света, словно я вижу прыжок в гиперпространство сквозь водопад из фильма «Звездные войны».

– Теперь видите?

– Не совсем.

– Подождите минутку, дайте глазам привыкнуть.

– Ладно. У меня в глазах одни пузыри, размытые края, движение…

Внезапно картинка становится более четкой. То, что еще несколько мгновений назад выглядело атакой желеобразных тварей, стало дверью и человеческими лицами.

– Что случилось? – спрашиваю я. – Вы снова увеличили разрешение?

– Нет, – отвечает Вейланд, – это ваш мозговой компьютер учится видеть.

Очень странно наблюдать за тем, как твой собственный мозг реорганизуется, но именно это и происходит. Размытый край стола на глазах становится четкой линией, а потом становится узнаваемым и стоящий на нем компьютер.

Я снова смотрю вокруг. Вейланд пока невидим. Затем происходит легкое изменение в колорите картинки. Серая рябь расступается, и я вижу белую плоскость лба, оттеняемую чернотой волос.

Я перевожу взгляд: дверь, стол, компьютер, человек.

Так вот как выглядит чудо!

Часть вторая. Будущее снаружи

Восстановление «Эверглейдс»: первый опыт терраформирования

Научно-технический прогресс определенно трансформирует нашу внутреннюю среду: наши тела, нашу биологию, наш мозг, – но как насчет среды внешней? Какое воздействие мы оказываем на мир в целом?

В последнее время разговоров о таком воздействии велось немало. Экологические, природоохранные аспекты научно-технического прогресса явно отстают от других его аспектов. Таяние ледников, вымирание отдельных видов животных, загрязнение окружающей среды – список можно продолжать еще очень долго. Пытаясь бороться с этой тенденцией, ученые включили в свой лексикон такие громкие слова, как мегаинженерия и терраформирование, свидетельствующие об усилении позитивного влияния на окружающий мир. Теперь мы не просто латаем дыры в экосистемах; мы трансформируем их.