Читать книгу "Записки на айфонах - Александр Снегирев"

На подступах не было скопления роскошных машин. Лишь длинный лимузин скучал неподалеку.

В дверях курила наша выпускающая. На моих глазах она дотянула одну сигарету и тут же зажгла следующую. Лицо ее выражало нечто странное, будто она, конечно, подозревала, но до конца не верила.

Я не стал расспрашивать и прошел в зал. Меня встретил бесстрастный распорядитель.

На пороге толпились сотрудники нашей редакции, некоторые сидели. За дальним концом длинного, уставленного угощениями стола расположилась Джулия в чудесном, сразу понятно, что каким-то большим мастером сшитом, платье.

Жениха нигде не было видно.

– Что же вы, девочки, ничего не едите. Французский повар старался. Белки с углеводами – иногда можно. Угощайтесь.

Увидев меня, она воскликнула: «А вот и ты!», назвав по имени-отчеству, и потребовала тост.

Официант не успел, и я налил себе сам из ближайшей бутылки.

Я сказал, что желаю ей счастья.

Сказал, что все мы любим ее.

Я хотел добавить еще что-то, но понял, что становлюсь похож на психолога, уговаривающего стоящего на подоконнике самоубийцу.

– Не правда ли, сегодняшний день оформлен совершенно в гамме Версаче? – то ли спросила, то ли сообщила Джулия. – Черный асфальт, желтые листья.

* * *

В клинике я ее навестил. Там все в застиранных халатиках бродили, и она тоже.

Стрижку покороче сделала и цвет изменила. У нянечки оказался парикмахерский талант.

На прощание она спросила, помню ли я, как похвалил ее ноги.

Потом Джулия выписалась и пропала. Говорили, родила от женатого и вернулась к матери в свой то ли лагерный, то ли курортный городок.

Прошли годы. Я познакомился с целеустремленной девушкой, мы задумались о жилищных условиях и потомстве. Первое должна была обеспечить доставшаяся мне от предков квартирка и мой же стабильный заработок, второе гарантировали ее фертильность и пышные эндометрии.

Тут наш издательский дом и закрылся.

Снова осень. И октябрь, как когда-то точно подметила Джулия, оформлен совершенно в гамме Версаче – черный асфальт, желтые листья. Вчера была прощальная вечеринка.

За прошедшие годы во мне проявилось семейное свойство – страх толпы. Дед мой тоже толпу не любил – служил командиром пулеметной роты.

Я устроился на галерке за полупустым, заваленным подсыхающими яствами столом. Внизу, в зале, шушукались, чмокались и угощались знать и рядовые почившего ИД. В том числе и моя бывшая главред. Нюх ее не подвел – уже пару лет назад, не дожидаясь унизительного увольнения, она соскочила. Теперь что-то курирует и кого-то консультирует на почетной марионеточной должности. На потолке было очень похоже нарисовано звездное небо, рядом сидели дамочки из разных редакций. Общим числом три: старая, молодая и бухгалтерша.

Я быстро выпил бутылку белого и раскрепостился. Наплел что-то старой. Она позвала в туалет, курить.

Отказался, я все-таки почти женатый человек.

Она ушла одна. Я порылся в ее сумочке. Помада, кошелек, таблетки. Ссыпал в рот сколько было.

Молодая смотрела с ужасом и восторгом. Бухгалтерша не заметила, ее увлекли выходки нашего, теперь уже бывшего, генерального, куролесящего на сцене в парике, который он, видимо, считал очень смешным.

Когда старая вернулась, я уже что-то шептал молодой, не забывая, впрочем, что я почти женатый человек.

Потом что-то им обеим, старой и молодой, не понравилось, они ушли, а бухгалтерша взялась меня жалеть. Мол, какие мы все бедные, за что же нас уволили и что теперь будет.

Культурно попрощавшись, я покинул помещение. Над головой снова чернело небо, в котором, вместо множества мелких звезд, была провернута одна большая луна.

Я трясся по разноцветным подземным веткам. Можно было бы на такси, но водители разговорчивы.

Дома встретила моя. Я предложил заняться размножением не откладывая.

Она не протестовала.

Передо мной стали мелькать старая, молодая, бухгалтерша и почему-то наш генеральный в своем парике. Пока я от него отмахивался, моя отодвинулась.

Сказала, что я теперь не только безработный, но еще и путаю ее с другими, один из которых мужик. Она так не может, и мне лучше убраться.

* * *

И вот я лежу на полу в соседней комнате, под бабушкиной люстрой, которая занимает все пространство и весит не меньше тонны.

Когда-то она обошлась в целое состояние. Дед был хоть и пулеметчик, но перспективный. Ставка ба оправдалась. Ей бы на ипподром.

В юности она в общежитии кроватные ножки в жестянки с керосином ставила, чтобы клопы не наползли. Потом следом за Вторым Белорусским фронтом санитаркой подбирала еще дышащие красноармейские организмы. Там и встретила деда.

Старшим школьником я позвал приятелей, мы хлебнули, и как-то вышло, что я зацепил люстру ногой. Кажется, один из гостей поднял меня вместо штанги. Люстра лишилась части хрустальной бахромы, и я очень боялся, что ба мне устроит. А она, когда увидела, сжала мою руку своей цепкой лапкой и сказала, что в жизни главное…

Что же она сказала…

Не помню, но точно не чешский хрусталь.

Теперь никого из моих не осталось, смотрю на люстру и думаю, что в ней нет изъянов, даже сколы, нанесенные моей ногой, ее украшают.

Вот только хорошо ли она закреплена?..

Бетон состарился, искрошился, резьба на крюке наверняка ослабла, и бабушкины сбережения, дедушкин подвиг, все завоеванное и нажитое вполне может на меня обрушиться.

С кухни доносится запах кофе – надо бы бежать прочь. Хотя бы встать, водички попить, но шевельнуться не могу.

Лежу опухший и красивый, будто все уже случилось. Будто придавило меня синими кристаллами, и выбраться из-под них мне уже не суждено.

* * *

Я поднялся и, ослепнув на секунду от головокружения, сделал первый шаг.

Крещенский лёд

На следующий день после праздника Крещения брат пригласил к себе в город. Полгода прошло, надо помянуть. Я приоделся: джинсы, итальянским гомиком придуманные, свитерок бабского цвета. Сейчас косить под гея – самый писк. В деревне поживешь, на отшибе, начнешь и для выхода в продуктовый под гея косить. Поверх всего пуховик, без пуховика нельзя, морозы как раз заняли нашу территорию.

Только выхожу за ворота, а староста нашей деревеньки Петрович тут как тут. Весь православный люд ночью окунулся, я же святым ритуалом манкировал. В жизни не окунался. Холодно. Староста описал ночное купание весьма живописно: