Читать книгу "Тринадцать гостей. Смерть белее снега - Джозеф Джефферсон Фарджон"

– Я выбираю зубную боль!

Глава XII

Мелкие подробности

Для завтрака в Брэгли-Корт не существовало определенных правил. Можно было остаться в своей спальне и запросить еду туда, а можно спуститься в большую столовую и позавтракать за длинным овальным столом. В то утро в своих комнатах остались только двое: Надин Леверидж и Зена Уайлдинг. Остальные, за исключением Энн, уже сидели за столом, когда вошли Пратт и Балтин.

– Где Энн? – осведомился лорд Эйвлинг, затянутый в щегольской костюм для верховой езды. – Разве она была не с вами, Гарольд?

– Со мной, – ответил Тейверли. – Энн заставила меня скакать на своей новой кобыле. Красотка!

– Вам понравилось?

– Великолепно! Я не сто́ю одного ее копыта!

– Я бы не разглядела копыта, так вцепилась бы в гриву и зажмурилась бы! – неожиданно пошутила мисс Фермой-Джонс. Она считала своей литературной обязанностью блистать за завтраком, но это давалось ей нелегко. – Рада, что поеду в автомобиле. Кто со мной?

– Мы! – ответил Колбасный Король, отходя от супруги и нацеливаясь на тост с томатами. – Вся семейка Роу!

И он громко засмеялся над собственной шуткой, как всегда поступал, если не улыбались остальные.

– Боюсь, так вы многое пропустите, – заметил лорд Эйвлинг. – Впрочем, водитель опытный, он постарается сократить упущение до минимума.

– Я всегда приветствую местный колорит, – промолвила писательница. – Вы заядлый охотник, сэр Джеймс? – Она повернулась к депутату-либералу, поглядывавшему на дверь.

– Я плыву по течению, – ответил Эрншоу и кивнул Пратту и Балтину. – Что скажут живопись и журналистика?

– Живопись охотится главным образом за заказами, – усмехнулся Пратт. – А журналистика мучается зубной болью. Вывод: свободные профессии останутся дома.

– Зубная боль! – подхватил лорд Эйвлинг и сморщился. Можно было подумать, что он, как хозяин дома, возлагает на себя вину за страдания журналистики. – Надеюсь, не очень сильная?

– Жить буду, – успокоил Балтин. – В отличие от зверя в лесу.

Последнее замечание заставило всех умолкнуть. Тишину нарушила миссис Роу, что случалось с ней нечасто. Сочтя молчание напряженным, она решила разрядить обстановку. Этим утром все были напряжены, и ей оставалось лишь гадать, в чем причина. Наверное, так всегда бывало перед охотой.

– Конечно, я знаю, что не права, – заявила миссис Роу, – но всегда надеюсь, что лисица убежит от собак.

– Олень, мама! – поправила ее дочь укоризненным тоном.

– Не все ли равно!

– Черед лис придет в следующем месяце, – произнесла леди Эйвлинг. – Сегодня последний день, когда разрешено охотиться на оленей. Но их можно не жалеть, миссис Роу: они топчут посевы, портят деревья, от них столько неприятностей!

– Тогда зачем прекращать охоту? – удивилась миссис Роу. – Почему не перебить всех до одного?

– Подобный вопрос, миссис Роу, – не удержался Пратт, видя, что больше никто не желает ей отвечать, – истинный британец задавать не станет.

– Почему?

– Лично меня занимают не столько олени и лисы, сколько собаки, – продолжил Пратт торжественным тоном. – Полагаю, лорд Эйвлинг, вам доложили о моей находке?

Лорд Эйвлинг нахмурился:

– Вы про Хейга? Мы обсуждали его гибель перед вашим приходом. Какая трагедия!

– Выяснилось, как это произошло?

В ожидании ответа лорда Эйвлинга Пратт сверлил глазами Чейтера.

– Скорее всего, дело рук браконьера, – сказал лорд Эйвлинг.

– Понятно. Пес слишком расшумелся. Но как он выскочил из своего вольера?

Чейтер, почувствовав взгляд Пратта, поднял голову.

– Это могло случиться, когда туда попытался проникнуть браконьер, – предположил он.

– Зачем браконьеру проникать туда? – удивился Пратт.

– Чтобы стукнуть пса по голове.

– Нет, убийца применил нож, – уточнил Пратт.

Присутствующие за столом поежились. Одна миссис Чейтер не шелохнулась. Балтин повернулся к ней и стал наблюдать, как она буравит взглядом свою тарелку. «Так и разбить недолго», – подумал он. Эдит Фермой-Джонс вытаращила глаза, миссис Роу ахнула.

– Нож… – пробормотала она.

– Этого я не слышал, – признался Эрншоу.

– Есть кое-что еще, о чем пока никто не слышал, – заявил Пратт. – Например, разбитое окно мастерской.

– Об этом мне не доложили! – удивленно воскликнул лорд Эйвлинг.

– Значит, я оказался первым.

– Полагаю, браконьер – или кто он там был? – залез в мастерскую, и тут собака залаяла, – предположил Джеймс Эрншоу. – Дверь мастерской была заперта?

– Единственный ключ от нее у меня, – ответил Пратт.

– Вы, конечно, уже побывали там сегодня утром?

– Разумеется.

Пратт наступил Балтину на ногу под столом.

– Что же вы там обнаружили?

– Если не считать разбитого окна, то все осталось так же, как накануне вечером, – ответил Пратт.

Воцарилось молчание. Он внимательно наблюдал за одним концом стола, Балтин за другим.

– Значит, на ваше последнее произведение, Пратт, никто не покусился, – наконец произнес Тейверли.

Пратт ничем не выдал своего отношения к этой реплике.

– Вандализм? – вдруг сказал Чейтер. – Нож предназначался для картины?

– Любопытное предположение! – оживилась Эдит Фермой-Джонс. – Может, это был не браконьер, а завистник, ваш конкурент-художник? У вас есть соперник, мистер Пратт? Кажется, у меня уже складывается сюжет!

Лорд Эйвлинг попытался положить конец разговору.

– Не хватало, чтобы это испортило нам день! – заявил он. – Не перейти ли к теме повеселее?

– Я согласен, милорд, – промолвил Чейтер. – Правда, что вы выступаете продюсером пьесы?

Эрншоу, снова скосивший глаза на дверь, внезапно уставился на Чейтера, словно его поразила внезапная мысль. В следующее мгновение в столовую вошла та, кого он ждал, – в темно-зеленом костюме для верховой езды, совсем не такая, какой предстала ночью перед Джоном Фоссом. Губы были поджаты, весь ее облик выражал напористость.

– Простите за опоздание, – громко произнесла Энн. – Надеюсь, меня чем-нибудь напоят.

– Что тебя задержало, милая? – спросила леди Эйвлинг.

– Я заглядывала к бабушке.

– Как она?

– Не очень хорошо. Кофе, пожалуйста, Бесси. Намечается замечательный денек!

Ее настроение не соответствовало настроению остальных, но никто не возразил, все постарались приободриться. Разговор больше не касался неприятных предметов, сосредоточившись на охоте.