Читать книгу "Подъем Испанской империи. Реки золота - Хью Томас"

Кроме аристократов, в войске присутствовали рыцари, некоторые из них владели титулами, что давало им статус, но вряд ли могло обеспечить существование. Амбициозный рыцарь, таким образом, мог начать карьеру при дворе в качестве, к примеру, continuo, придворного на посылках, одного из примерно сотни, и получать в год несколько тысяч мараведи. Либо он мог прибиться ко двору аристократа, где доходы были поменьше. На войне такие рыцари, как правило, объединялись в отряды по 150–350 человек, они могли быть так называемыми вооруженными рыцарями (caballeros armados) или просто оруженосцами (escuderos).

Еще одним классом придворных были идальго. Бедные дворяне, умевшие сражаться, обычно преданные своим патронам не меньше, чем королю, некоторые сведущие в управлении, зачастую весьма изобретательные (ingenioso) и отважные. Hidalgismo, как нам рассказывают, «это и принадлежность к сословию, и образ мышления; но недостаточно просто быть отважным – необходимо и демонстрировать это»{142}. Демонстрация дерзкой отваги, такой, как подвиг Эрнана де Пулгара перед мечетью Гранады, была поступком истинного идальго.

Стремление к славе в Испании не было еще таким, как в Италии. Мало кто из испанцев читал Плутарха, Светония или Петрарку. Но уже несколько сотен лет существовал культ баллад, написанных на кастильском, в которых прославлялись исторические герои, – такие, как Цезарь, Александр и Карл Великий, причем так, словно они были современниками. Хорошо образованные люди привыкли украшать свои разговоры аллюзиями на античность.

Война не всегда была рыцарственной – мусульмане часто смазывали наконечники стрел ядом аконита или волчьего лыка, растущих в Сьерра-Неваде. Когда мусульманский фанатик Ибрахим аль-Джарби из Туниса напал на Альваро де Португаля и его супругу при осаде Малаги, считая, что это Фердинанд и Изабелла, его сначала растерзали, а затем останки были заброшены в город катапультой. Там его тело сшили снова шелковой нитью и похоронили с честью, а затем казнили пленного христианина, труп которого посадили на осла и выпустили в лагерь христиан{143}.

И наконец, не в последнюю очередь, война была дорогим делом. Общая ее стоимость составляла примерно 800 миллионов мараведи, которые добывались многими способами. Это привело, среди прочего, к специальному налогу на еврейскую общину Испании, который дал не менее 50 миллионов мараведи{144}.

Двор Фердинанда и Изабеллы, как и прочие дворы в Санта-Фе или в Сантьяго-де-Компостела, наводняли и искатели удачи. Некоторые из них были учеными с кое-какой известностью, некоторые практически попрошайками, но все жаждали хотя бы кивка, хотя бы улыбки какого-нибудь секретаря. Были и такие, кто надеялся заработать хотя бы на тарелку гороха, играя на виуэле.

Среди них был и высокий, решительный, рано поседевший человек – когда-то его волосы были рыжими, – голубоглазый, с орлиным профилем и высокими скулами, часто красневшими, и с длинным лицом. Всем, кто пожелал бы его выслушать, он рассказывал удивительные вещи о географии. Он пробыл при дворе почти пять лет и был поражен тем, что люди не желали его слушать. Но чего он ожидал сейчас, когда война близилась к концу? Казалось, что у него нет ни чувства меры, ни юмора, и он никогда не подшучивал над собой. Он был благочестив и по воскресеньям только молился. Действительно, с учетом его постов, молитв и вечных тирад против богохульства он мог бы показаться членом религиозного ордена. Но все же он был учтив и дружелюбен. Его излюбленной клятвой было «во имя святого Фернандо», а единственным ругательством – «чтоб тебя Господь забрал». Он бегло говорил по-испански, но с неопределенным акцентом. Он никогда определенно не рассказывал, откуда он родом, но большинство считали его генуэзцем. Он бывал в Гвинее и на островах Зеленого Мыса[6] и потому знал об ошеломляющих открытиях лисабонских мореходов на западном побережье Африки со дней Энрике Мореплавателя.

О нем также говорили, что он торговал сахаром на Канарских островах, будучи представителем флорентийских купцов. У него были могущественные друзья – его любил герцог Мединасели, и даже великий кардинал Мендоса время от времени интересовался им. При дворе он смотрелся экзотической фигурой, потому что, несмотря на все его международные связи, нравы там царили местные. В 1488 году Петер Мартир написал, что Испания осталась дальней комнатой обширного дворца, в котором Италия – гостиная, центр мира{145}.

Этот человек был давно уже всем знаком, поскольку долго ждал знака королевской милости. Но эта узнаваемость заставляла и уважать его. Он искал поддержки Короны для путешествия на запад, через то, что он называл «океаном». Этого человека звали Колумб{146}.

Книга вторая

Колумб

Глава 4

«Под силу только государям»

Такое предприятие под силу только государям.

Королева Изабелла – герцогу Мединасели, 1491 год{147}

Колумб был гражданином Генуи. Этот порт казался настоящим центром мира:

Столь многочисленны генуэзцыИ столь твердою стопою ступают они везде,Они идут туда, куда желают,И воссоздают там свой город{148}.

Генуэзские купцы доминировали в средиземноморской торговле. Папа Иннокентий VIII был генуэзцем, урожденным Джованни Батиста Чибо, выходцем из семьи, прославившейся морскими перевозками зерна из Туниса в Европу. Один из Чибо в XIV столетии был губернатором Хиоса. Джованни Батиста Чибо являлся ставленником сурового кардинала Каландрини, сводного брата папы Николая V, основателя Ватиканской библиотеки, происходившего из чудесного пограничного генуэзского городка Сардзаны. После того как еще один генуэзец, Франческо делла Ровере, был избран папой под именем Сикста IV, Чибо без особых усилий стал первым кандидатом на престол святого Петра в 1484 году.