Читать книгу "Сад бабочек - Дот Хатчисон"

* * *

– И он разрешал вам? – недоверчиво спрашивает Виктор.

– Конечно. Когда я объяснила ему.

– Объяснили ему?

– Да. Как-то вечером он привел меня на ужин в свои покои и спросил об этом. Наверное, хотел убедиться, что мы не замышляем бунт или что-то еще.

– И что вы ему сказали?

– Сказала, что девушкам важно побыть в уединении, что это полезно для их душевного равновесия. А если эти разговоры идут им на пользу, то какая, к черту, разница? Конечно, тогда я выражалась куда изящнее. Садовник любил изысканность во всем.

– Эти разговоры с девушками, как это происходило?

* * *

Некоторым нужно было просто облегчить душу. Они были в отчаянии, напуганы, не находили себе места; им нужен был кто-то, кто выслушал бы их. Они расхаживали по пещере, кричали и колотили по стенам. Но под конец выдыхались, и кризис на какое-то время уходил. Это были девушки вроде Блисс, только им недоставало ее дерзости.

Блисс говорила что хотела, когда хотела и где хотела. Как она сказала еще в первую нашу встречу, Садовник не требовал от нас любви. Мне кажется, он хотел этого, но никогда не просил. Думаю, он ценил ее честность, как ценил мою прямоту.

Некоторые девушки нуждались в утешении, и тут я часто пасовала. Нет, если они плакали время от времени, это я еще могла вытерпеть. Или, скажем, в первый месяц в Саду. Но если это продолжалось недели, месяцы или даже годы… Тогда я, как правило, теряла терпение и просто советовала им смириться.

Но иногда могла проявить великодушие и отправляла их к Эвите.

Эвита была Американской леди: крылья у нее были оранжевых и темно-желтых оттенков с замысловатым черным узором по краям. Она была славная, только сообразительностью не отличалась. Не хочу ее обидеть, это просто факт. По уровню развития она так и осталась шестилетней девочкой, и была в восторге от Сада. Садовник посещал ее от силы пару раз в месяц, поскольку его желания всегда пугали ее и приводили в замешательство. Эвери вообще было запрещено к ней приближаться. Всякий раз, когда Садовник приходил к ней, мы с ужасом ждали, что она окажется под стеклом. Но его, похоже, просто умиляла эта детская непосредственность.

Эти девушки могли прийти к ней и лить слезы в три ручья, а она обнимала их, гладила и несла всякую чушь, пока те не успокаивались. Они изливали ей душу, а она слушала и не произносила ни слова. Общество Эвиты всегда оказывало на них благотворное действие.

Лично меня общество Эвиты приводило в уныние. Но если к ней приходил Садовник, она потом приходила ко мне. Она была единственной, кому я прощала слезы.

* * *

– Тогда в больнице ей нужен особый представитель?

Инара качает головой.

– Она умерла полгода назад. Несчастный случай.

* * *

В начале двенадцатого наша «приемная» закрывалась, и некоторые из девушек пускались бегом по коридору. Лоррейн, если была на месте, смотрела на нас, но ничего не говорила, потому что для нас это была единственная возможность поддержать форму. Садовник не давал нам гантелей или беговых дорожек, поскольку опасался, что мы намеренно себя покалечим.

После обеда и до восьми часов мы были совершенно свободны. Вот тогда становилось по-настоящему скучно.

На вершине скалы мне нравилось даже больше, чем в пещере за водопадом. Я была одной из немногих, кто любил забираться туда и сидеть под самым куполом, который отделял нас от внешнего мира. Многие девушки делали вид, что до неба еще высоко, что их мир куда больше, и снаружи нас ничто не ждет. Если им было легче от этого, я не спорила. Но мне нравилось наверху. Иногда я даже забиралась на деревья, вытягивала руку и дотрагивалась до стекла. Я любила напоминать себе, что за пределами моей клетки – большой мир. Хоть мне и не доведется увидеть его снова.

Поначалу мы с Лионеттой и Блисс лежали там вечерами и разговаривали или читали. Иногда Лионетта складывала фигурки из бумаги, Блисс лепила что-нибудь из полимерной глины, которую покупал ей Садовник, а я читала вслух.

Бывало и так, что мы спускались к ручью, что бежал среди буйных зарослей, как в джунглях, и проводили время с другими девушками. Иногда мы просто читали вместе или говорили о чем-то отвлеченном. А если становилось совсем скучно – играли.

В такие дни Садовник казался особенно счастливым. Мы знали, что там повсюду стояли камеры, и ночью можно было заметить красные мигающие огоньки. Но в те дни, когда мы играли, он приходил в Сад и наблюдал за нами, стоя у водопада. И улыбался так, словно это было пределом его мечтаний.

Думаю, в такие минуты мы не расходились по своим комнатам только потому, что действительно умирали со скуки.

Полгода назад мы вдесятером играли в прятки, и Данелли водила. Она стояла рядом с Садовником и считала до ста: это было единственное место, где никому не хотелось прятаться. Кроме того, там она не слышала, как мы прячемся. Не знаю, догадывался ли Садовник о причинах, но он, казалось, был рад участвовать в игре, хоть и опосредованно.

Я практически всегда залезала на деревья, потому что два года лазала в квартиру по пожарной лестнице и могла вскарабкаться выше остальных. Найти меня не составляло труда, а вот залезть и осалить меня никто не мог.

Эвита до смерти боялась высоты. Как и замкнутого пространства. Кто-нибудь всегда оставался с ней на ночь: на случай, если стены вдруг опустятся, чтобы она не осталась одна взаперти. Эвита никогда не лазала по деревьям. Но тот день стал исключением. Не знаю, с чего она вдруг решила. Тем более что мы видели, в каком она была ужасе, когда оказалась в шести футах над землей. Мы пытались отговорить ее, предлагали другие места, но Эвита была настроена решительно.

– Я храбрая, – повторяла она. – Я храбрая, как Майя.

Садовник наблюдал за всем этим с тревогой. Он всегда беспокоился, если кто-то из нас изменял своим привычкам.

Данелли досчитала до девяноста девяти и просто остановилась, чтобы дать время Эвите. Мы все так поступали время от времени, если она не успевала спрятаться. Данелли стояла к нам спиной, прикрыв ладонями татуированное лицо, и ждала, пока не утихнет шорох.

Это заняло минут десять, но Эвита карабкалась дюйм за дюймом, пока не забралась футов на пятнадцать. Наконец она села на ветке. По щекам ее текли слезы, но она посмотрела на меня и робко улыбнулась.

– Я храбрая, – сказала она.

– Ты храбрая, Эвита, – ответила я с соседнего дерева. – Храбрее всех нас.

Она кивнула и посмотрела на землю, такую далекую.

– Мне тут не нравится.

– Помочь тебе спуститься?

Она снова кивнула.

Я осторожно приподнялась на ветке и начала спускаться, но тут услышала голос Равенны.

– Эвита, стой! Дождись Майю!