Читать книгу "Изменница поневоле - Галина Владимировна Романова"

– Я отдам. Я все отдам! Не сразу, постепенно, но отдам.

Маша почему-то не плакала. Тряслась всем телом, без конца трогала разбитую губу. Кровь капала на домашнее тонкое платье, но она не плакала. Это бесило еще больше. Почему она не рыдает, не бьется в истерике? Она должна молить о прощении, руки ему целовать, колени. А она…

Он, медленно шагая, обошел кухню, вернулся на место. Подумал минуту. Спросил:

– Когда это случилось?

– Что? – Она снова дернулась всем телом, будто он сзади хлестал ее кнутом.

– Когда пропали деньги?

Она назвала дату. И добавила зачем-то, что деньги пропали в тот вечер, когда убили журналистку.

– Так давно, а ты все это время молчала? – Он смотрел на Машу с отвращением. – Сука! Почему ты молчала, ответь?!

– Я хотела сначала собрать деньги. Всю сумму. Вернуть тебе, а потом уже все рассказать. Это было так ужасно! Милый, прости! Я… я люблю тебя! – И она все же расплакалась.

Лучше бы она этого не делала. Жалко ее не стало, стало только противнее. Смотреть, как она корчится, как судорожно подергивается, какое у нее красное мокрое лицо, нос опухший и разбитая губа, было неприятно. Она перестала быть для него изящной, безупречной, желанной и стала такой же, как все, одной из многих.

Господи, как он мог связаться с этой курицей? Как его угораздило? У него же прекрасная семья. Жена – терпеливая, понимающая, любящая его всем сердцем. Зачем ему этот идиотский роман? Для секса на стороне есть шлюхи, они с радостью сделают все, чего он пожелает.

Почему она, зачем? Не в любви же дело! Думал, что секс с такой девушкой, как Маша, будет менее опасным при его статусе и семейном положении? Не так будет бросаться в глаза, они же соблюдали конспирацию…

– Кстати, – вдруг вспомнил он. Снова скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула. – Ты сказала, что деньги украли в тот же вечер, когда убили журналистку. Так?

– Да, – проговорила она едва слышно и вдруг перестала дергаться, как припадочная, затихла.

– Но ее же нашли в лесополосе где-то. Откуда ты знаешь, когда ее убили? Тебе что, эксперты лично сообщили или…

– Знаю, – перебила она его, чего не делала никогда прежде.

– Откуда?

– Потому что ее убили на моей кухне в тот вечер, когда украли твои деньги.

Спокойно ответила, без слез, на одной ноте. И это было особенно страшно. Горячая, колышущаяся у его горла воздушная масса начала твердеть, как остывающая вулканическая лава. Стало казаться, что глаза сейчас лопнут от напряженного внимания, с которым он ее рассматривал. Эту ужасную женщину, в одночасье превратившую его дальнейшую жизнь в кошмар.

В ожидание кошмара.

– Убили на твоей кухне? Я правильно понял? Я ничего, мать твою, не перепутал?

Он не узнавал своего голоса – тихий, шелестящий, как шорох потревоженного камыша. Таким, наверное, бывает голос с того света, если его кто-нибудь слышал.

– Да. Я вернулась домой, а она вот здесь. – Маша неопределенно повела рукой в сторону балконной двери. – Рана в спине под лопаткой, все в крови. Я бросилась, хотела вызвать полицию и… И не вызвала.

– Почему?

Да, почему ты, курица, не вызвала полицию?! Это же логично! Любая баба перепугается до смерти, заорет, бросится прочь из квартиры, станет молотить руками в соседские двери, звать на помощь. И, конечно, да, вызовет полицию!

– Почему ты ее не вызвала, обнаружив труп в своей кухне?

– Потому что я поняла, что убили ее из-за твоих денег. Они пропали. Единственное, что пропало в тот день из моей квартиры, больше ничего не взяли. Я не вызвала полицию из-за тебя. – И она глянула на него с укоризной. – Начали бы задавать вопросы. А что я скажу?

Да, говорить она не имела права, он ей запретил. За одно это молчание спасибо.

– Ты решила, что грабители не поделили добычу?

– Поначалу так и было. Я решила, что эта девушка – сообщница грабителя. Они не договорились о доле, и ее убили свои же.

– Потом, когда к тебе явилась полиция с вопросами, ты поняла, что ошиблась, – завершил он за нее, и она кивнула. – Что думаешь теперь?

– Теперь? – Она обхватила себя руками. – Теперь я думаю, что эти деньги – часть какой-то коррупционной схемы. Взятка! Именно поэтому ты принес их ко мне. А журналистка шла по следу этих денег. Она выслеживала тебя, а кто-то выслеживал ее, зная, что она выведет непременно на деньги.

Дура! Знала бы она, что это за деньги. Знала бы, откуда!

Журналистка, черта с два! Ни одна живая душа о них не знает.

– Как ты избавилась от трупа?

Это сейчас очень важно. Нужно знать, к чему готовиться в ближайшем будущем. Успеть натаскать пуками соломы, чтобы мягче было, когда приземлиться придется.

– Это ведь ты избавилась от трупа, так? Никого не просила?

– Нет.

– Уже хорошо, – неожиданно похвалил он. – Как? Тебя кто-то видел?

– Нет.

И Маша подробно рассказала обо всем. Как, подгоняемая паникой, оборачивала тело пленкой. Как мыла все. Как сбросила труп из окна ванной комнаты. Как подогнала машину, погрузила в багажник, вывезла в лесополосу. Потом…

– Потом все было, как в тумане. Я действовала как робот. Машину отогнала на мойку. Пленку сожгла. Вернулась в квартиру и… И началось!

– Что началось? – опешил он.

Она все правильно сделала. Не такая уж она и дура, эта бывшая красивая девица с заплаканным лицом. Из всех возможных вариантов она выбрала единственно верный. Все же он в ней не ошибся, все же не ошибся.

– Что началось? – повторил он, встряхнувшись.

– Я не могу есть, спать, работать. – Она уронила руки на стол. – Наверное, это называется раскаянием, так?

Красивые изящные руки. Если бы не вся эта чудовищная история, они бы сейчас ласкали его. Вообще все неправильно и глупо. Так не должно было быть. С ним, во всяком случае.

– Даже пришлось взять отпуск, – закончила Маша, сжимая и разжимая кулачок.

– Отпустили?

– Да.

– Стало легче? – Он положил руки на стол, шевельнул пальцами, разминая их. До ее рук дотянуться не пытался, это лишнее.

– Стало легче сейчас, когда тебе рассказала. – Она виновато улыбнулась ему. – Прости.

– Кому-то еще рассказывала?

Он обязан был спросить, прежде чем принимать хоть какое-то решение. Хотя в принципе уже знал, как поступит.

– Нет, что ты! Как я могла!

Маша отшатнулась, уставилась на него безумными, как у душевнобольного, глазами. Он не раз видел такие глаза. И знал, что ничего, кроме животного страха, они не выражают. Такие несчастные существа даже не знают, чего именно бояться. Они боятся всего.