Читать книгу "Семейный кодекс Санта Барбары - Марина Серова"

Пара облегченно вздохнула и ринулась вниз. Тим разминал затекшие руки, девушка тоже сделала ряд энергичных движений.

– Таня, проходите, – позвал меня Воложский.

Он уже перестал обращать внимание на Яну и Тима.

– Садитесь вот сюда, – он пододвинул мне кресло. – Какой портрет хотите?

– В каком смысле? – недоуменно спросила я.

– Реальный или абстрактный?

– Реальный, – поспешила я с ответом, вспомнив чудовищную женщину на кар-тине.

– Понятно. Тогда приступим. Я сейчас сделаю живописный набросок.

Он подошел ко мне вплотную, взял мой подбородок и слегка приподнял его. Потом обхватил мое лицо обеими руками и повернул влево. Я почувствовала, что от его прикосновений у меня по телу побежали мурашки. Вот черт!

Воложский отошел, взял холст, натянул его на подрамник и поставил на мольберт. Достал что-то похожее на толстый карандаш. Потом в левую руку взял палитру, выдавил на нее краски и начал писать. Прошло совсем немного времени, Воложский отложил краски и кисть и произнес:

– Готово.

Я подошла к мольберту. С холста на меня смотрела изысканная леди с европейским шармом. Особенно выразительны были глаза и плавный изгиб шеи.

– Мне очень нравится, – сказала я. – Сколько я вам должна за портрет?

– Это еще не портрет, милая девушка. Я же сказал, делаю набросок.

– Никогда бы не подумала, что это эскиз. На мой взгляд, портрет уже закончен.

– Не-ет, – нараспев произнес он. – Это только начало.

– Как начало? Разве написать портрет так сложно?

– Хм. Для того чтобы написать одну только голову, нужно иметь достаточные знания о скелете, мышцах, коже. О том, как именно свет ложится на поверхность, как отображают окружающий мир глаза, как передать возраст и эмоции модели. Живопись затрагивает практически все ветви науки: биологию, физику, психологию. И это без учета собственно живописной техники.

– И вы все это знаете?

Он не ответил на мой вопрос.

– Знаете что? – Он взглянул на меня. – Сейчас у меня еще один сеанс. Часа через два я буду свободен. И приглашаю вас на вечеринку в стиле вамп.

– В стиле вамп? Вроде бы Хеллоуин еще нескоро.

– Это не связано с Хеллоуином. В общем, приезжайте к шести в клуб «Квест».

– Это где же такой? Что-то не слышала.

– На Ванцетьевской. Я вас встречу у гостиницы «Евразия». Оденьтесь соответственно тематике.

– То есть преобразиться в вампиршу?

– Что-то вроде того.

А почему бы и нет? Любое общение с подозреваемым мне только на руку. Глядишь, в неформальной обстановке и прояснятся интересующие меня детали. Сейчас съезжу домой, перетрясу свой гардероб, подберу подходящий прикид, заодно и пообедаю. А макияж мне сделает Светка. Стоп. Сейчас я поеду не домой, а на квартиру к Воложскому. Он ведь будет занят часа два, сам так сказал. Значит, у меня будет время осмотреть его жилище. Вдруг обнаружится что-то, что недвусмысленно укажет на его причастность к убийству Сосновского. Я распрощалась с Воложским до шести вечера и вышла из мастерской. В машине я снова достала Наташин листок с адресом художника. Проживал он на Ворошилова.

На лифте я поднялась на седьмой этаж и позвонила. Тишина. Естественно, ведь хозяин квартиры трудился в мастерской. Других обитателей, по всей видимости, тоже не было. Я еще немного подождала и посмотрела на двери других квартир. Все было спокойно. Тогда я достала из сумки комплект отмычек. Отмычки и пара наручников всегда при мне – мало ли что может произойти во время расследования.

Я открыла дверь и вошла в прихожую. В первой комнате, по всей вероятности, было хранилище картин художника. Они стояли на полу аккуратными рядами. Из мебели здесь были диван, кресло, письменный стол и книжный шкаф. Я принялась поочередно выдвигать ящики письменного стола, но ничего, имеющего хоть какое-то отношение к Сосновскому, не нашла. Если честно, я и сама толком не знала, что именно хочу обнаружить. Может быть, какие-то документы, косвенно подтверждающие версию о компромате, который Воложский нарыл на Николая Сосновского. Или еще что-то подобное.

В книжном шкафу книги были в основном по истории живописи. А вот это уже интересно! Я увидела на одной полке подборку книг по вампиризму – и художественную литературу, и научную, точнее псевдонаучную. Что за страсть к кровавым культам? Я взяла в руки «Танатологию – науку о смерти». Открыла ее там, где лежала закладка. А что здесь? Красным карандашом были подчеркнуты отдельные абзацы: «По свидетельствам современников, Вильгельм Штекель был первым, кто использовал термин «танатос» для обозначения влечения к смерти, который в дальнейшем приобрел более широкое содержание и в настоящее время применяется в психоанализе для обобщенной характеристики любых деструктивных (саморазрушительных) тенденций. Вильгельм Штекель, вначале пациент, а затем один из наиболее талантливых последователей Фрейда…» Так, что там еще? «Тесное сотрудничество Фрейда и Штекеля продолжалось почти шестнадцать лет. Разрыв двух ученых…». А вот это уже выдержка из работы самого Зигмунда Фрейда: «В школе мы слышали политическое изречение древних римлян, гласившее: «Хочешь мира – готовься к войне». Мы можем изменить его сообразно нашим нынешним потребностям: «Если хочешь вынести жизнь, готовься к смерти». Что бы это значило? Как ни крути, тема смерти очень занимала Игоря Воложского. А может, наоборот, тема бессмертия? Ведь по легендам именно бессмертие обретают эти монстры.

Я вернула книги на место и увидела тетрадь, исписанную от руки. Это было что-то вроде конспекта. Открыв страницу наугад, я прочитала: «Смерть – генетическая программа. Вампиры умеют ее отключать. Для того чтобы существовать в режиме бессмертия, им нужна кровь. Вампиризм – особый вирус, он передается жертвам посредством укуса в шею. Процесс превращения в вампира – процедура сродни хирургической операции». Неужели Воложский верит во все эти сказки?

А вот и художественная литература: «Его зубы оказались у шеи Лизы, но она запротестовала. Он тут же отодвинулся.

– Я еще не готова.

– Все будет, как ты захочешь, – успокоил он».

Ясно. Хотя еще не совсем, надо продолжить осмотр. Что там у нас дальше?

Я перешла в смежную комнату, в спальню. Тумбочка, плазма, у окна пальма в стильном горшке. Я стала обследовать тумбочку. На самом ее дне лежала стопка ватманских листов, в основном зарисовки каких-то захоронений, кладбищ, что ли. На одном из рисунков четко была видна могильная плита. Может быть, Воложский занимается поиском кладов, спрятанных на кладбищах?

На кухне и в совмещенном санузле не нашлось ничего такого, что бы заслуживало внимания. Кухня как кухня. Холодильник, мойка, плита, овальный кухонный столик, диван и встроенный шкаф с посудой. Судя по всему, Воложский жил один, поскольку ничего такого, что указывало бы на присутствие в его квартире другого человека, я не обнаружила.