Читать книгу "Птичий суд - Агнес Раватн"

«Там», как будто он представлял себе, что я была в самом телевизоре.

– Я вела серию программ по норвежской истории.

– Вы были ведущей программ?

– Да.

– На телевидении?

– Да, – резко ответила я. Неужели это так трудно себе вообразить?

Он умолк. И снова посмотрел на меня.

– Но потом серия программ закончилась.

– Не совсем.

– И вы приехали сюда.

– Да.

– Потому что захотели заняться чем-то совершенно иным.

– Да.

– Ведь на телевидении вы больше быть не могли.

– Не могла.

Он бросил на меня пронзительный взгляд.

– Вам нужно было уйти. Уйти совсем.

– Да, я должна была исчезнуть.

– Никто не должен вас достать.

– Совершенно никто.

Его зрачки сузились.

– Но почему?

– А вы почему здесь, почему совсем один?

– Но сейчас разговор о вас.

– Вы правы, никто не должен был меня достать. Еще предложения?

– Что вы такое могли сделать? Работали на телевидении… долго?

– Два года.

– Довольно недолго. Могло это быть что-то связанное с финансами?

– Нет, это тут точно ни при чем.

– Политическое?

– Нет.

– Тогда остается только один вариант.

– А всего вариантов, выходит, было три?

– Да, вы ведь это знаете.

Как будто за другой стороной стола сидел хищник, большая и длинная волчья шкура на садовом стуле.

– Да, так и было.

– Ох, Аллис…

Он посмотрел прямо перед собой, на горы и розовое небо и подумал.

– У вас был какой-то?..

Я повернулась к нему, и наши взгляды встретились.

– Мужчина? – продолжил он.

– Нет.

Он замолчал, опустошил свой стакан и прикрыл глаза. Его лицо приняло серьезное, почти напряженное выражение, он был так красив, что было больно смотреть. Я скучаю по нему, хоть он и сидит здесь, хотя и я сижу с ним, подумала я. Он не открывал глаз, и мне пришло в голову, что так он выглядит в постели с кем-то. С Нур. Я подумала, что вот так серьезно он и выглядит. Попыталась отмахнуться от этих мыслей, думать было сложно. Он тут же встал и ушел. Ушел. Как обычно, молча: пам-парам, вечер окончен. Ах, проклятье, черт возьми, подумала я, наливая полный стакан неудач и гнева. Но тут дверь открылась, и он снова оказался рядом со мной, теперь одетый в толстый шерстяной свитер.

– Думаю, нам нужно пламя, чтобы смотреть на него, как вам кажется?

– Да, пожалуй.

Он пошел в сад, открыл старые ворота и исчез вниз по лестнице. Вернулся со старым мангалом и поставил его передо мной. Я сидела неподвижно, сделала еще глоток. Он снова ушел, на этот раз в дровяной сарай, быстро вернулся со связкой и бросил поленья на землю. Очень быстро темный вечер осветился. Огонь, что может быть лучше огня? Ничего, подумала я.

– Вы уверены, что не хотите есть?

– А какая еда у нас есть?

– Разная, – ответила я.

– Не стоит обо мне беспокоиться.

– Но у нас же есть сосиски.

Его лоб нахмурился, что случалось очень редко, знак того, что еще не все потеряно. Я пошла за сосисками, а пока меня не было, он нашел два старых, порядком изношенных шампура, почерневших на кончиках.

Мы нанизали сосиски и стали жарить их на огне, медленно прокручивая в руках. Потом съели их прямо с шампуров, запивая мелкими глотками джина. Мясной сок стекал с шампуров. Я ошалела от алкоголя, все это было совершенно грандиозно. Я нанизала новую сосиску и заметила маленькие буквы, высеченные на рукоятке. На тупом конце шампура была выведена, очевидно, «Н». Да, так они и сидели здесь и жарили сосиски, им было хорошо вместе. Только бы она не вернулась. Нет же, она именно это и должна сделать. Нет, не должна.

После того как сосиски были съедены, я встала и пошла принести еще. Мы сидели, пристально смотря на огонь, дым окутывал нас, березовые дрова потрескивали, давая сильный жар.

– Значит, вы из тех, кто убегает, когда все становится сложно.

Я повернулась к нему. Он сидел, откинувшись назад, и не выглядел так, словно только что произнес оскорбление.

– Что вы сказали?

– Значит, очень скоро вы и отсюда убежите.

– А вы хотите все усложнить?

– Может быть, и так.

Я не клюнула на эту наживку. Сейчас он помрачнеет, так он уже много раз делал.

– Удачи, – сказала я.

– Я совершил предательство.

Это вырвалось у него без предупреждения, и я похолодела, удивленно посмотрев на него. Его глаза были в тени, а скулы и нос освещались лунным светом.

– Вы предали?

– Да.

– Зачем вы это говорите?

Он не ответил.

– Кого вы предали?

Я заметила, как тихо говорила, и выпрямилась, чтобы немного взять себя в руки. Его взгляд был черным, он сидел со своей бритой головой, к которой я никогда не смогу привыкнуть.

– Всех.

– Всех во всем мире?

– Нет.

Я заметила, что он вот-вот опять уйдет в себя. Я наклонилась вперед и подложила еще полено, подумав, что, пока горит огонь, он не уйдет.

– Кого?

Он не ответил. Наступила полночь, я начала замерзать. Казалось, что на этот раз он сказал достаточно. Я встала так, что стул подо мной заскрипел, и пошла в дом за пледами. Я надеялась, что он испугается, что я уйду спать. К моей радости, он плотно укутался в плед, когда я протянула его ему. Так мы и сидели, словно два дрожащих индейца, не говоря ни слова.

– Знаете, что в вас странно? – спросил он вдруг.

– Нет.

– Вы никогда не смотрите мне в глаза.

– Почему это не смотрю?

– Это правда. Вы не смотрите мне в глаза, всегда смотрите сквозь меня.

– Нет, это неправда. Я так не делаю.

– Делаете.

«То же самое я заметила и за тобой, уже давно», – подумала я, но не сказала этого вслух, прежде всего потому, что не хотела, чтобы это звучало как передразнивание.

– Так я и узнал об этом.

– О чем этом?

– Что вы от чего-то убежали.

Он посмотрел прямо на меня, переведя дыхание.