Читать книгу "Влияние морской силы на Французскую революцию и Империю. Том II. 1802-1812 - Альфред Мэхэн"

Капитан Брентон, морской историк, служил вахтенным офицером на корабли «Агамемнон», который долго был в руках мятежников. Он говорит: «Матросы, вообще говоря, вели себя во время мятежа с гуманностью, делающей честь не только им самим, но и национальному характеру. Правда, они вымазали смолой и вываляли в перьях доктора с одного корабля, стоявшего в устьях Темзы, но это за то, что он пьянствовал пять недель в своей каюте и пренебрегал своими обязанностями по отношению к пациентам. Поэтому упомянутый поступок мятежников принадлежит к числу таких, которые лорд Бэкон назвал бы отправлением дикого правосудия. Делегаты от команды «Агамемнона» оказывали почтение всем офицерам, кроме командира, которого, впрочем, после первого дня никогда не оскорбляли, а скорее относились к нему пренебрежительно. Они просили позволения у лейтенантов наказать одного матроса, который, по халатности ли или намеренно, присвоил себе мясное блюдо, принадлежавшее кают-кампаний, вежливо предложив, впрочем, потом отдать вместо него свое». Однако фатальные последствия неповиновения – первые проявления которого действительно имели основания и характеризовались известной сдержанностью – сказывались долго. С матросами случилось то же, что бывает с лошадью, почувствовавшей свою силу: самообладание и логичность требований, отличавшие первые движения их, уступили место проявлениям иного свойства. Позднейшие мятежи серьезно угрожали государству, и мятежный дух пережил те причины, которые вызвали его и которые потом были уже устранены.

Усилия удовлетворить требованиям такой большой и широко разбросанной морской силы, как великобританская, даже и при наилучшей администрации и разумной экономии, не могли не сопровождаться иногда большими неудачами. Кроме того, военные действия не позволяли отзывать корабли с театра войны в порты для ремонта и переснаряжения их так часто, как этого требовали суровые крейсерства. Но в общем, благодаря заботливости и предусмотрительности Адмиралтейства, вооружение флота было в удовлетворительном состоянии. В 1783 году было сделано распоряжение «об организации обильных складов припасов, для каждого мореходного судна отдельно, и о наполнении магазинов в нескольких портах материалами, не подвергающимися порче от долгого хранения».[2]Мера эта была испытана, и механизм приведения ее в исполнение улучшен после двух частных вооружений английского флота для действий против Испании в 1790 году и против России в 1791 году. Так что в 1793 году, уже через несколько недель после указа о вооружении, число линейных кораблей, бывших в готовности, возросло от двадцати шести до пятидесяти четырех, а число снаряженных судов всех типов – от ста тридцати шести до двухсот, и даже более. С такой же энергией и предусмотрительностью действовала Великобритания и во время войны. Для нее было настолько же важно помешать доставке из Балтики корабельного леса и материалов корабельного вооружения во Францию, насколько и обеспечить в должной мере такую доставку в свои порты. При этом она имела основание опасаться, что захват ею отдельных судов и караванов с названным грузом, предназначавшихся для Франции, поведет, как это бывало и раньше, к осложнениям в ее отношениях с северными державами. «В 1796 году запасы в корабельных магазинах истощились настолько, что нельзя было надеяться, чтобы их хватило до конца ожидавшейся войны. Но правительство, предвидя скорый разрыв, позаботилось об обильном пополнении их: корабельный лес был вывезен из Адриатики, рангоутные деревья и пенька из Северной Америки и много материала было вывезено из Балтики. Через Зунд в течение этого года прошли четыре тысячи пятьсот судов, нагруженных главным образом корабельным лесом, зерном, салом, кожей, пенькой и железом. В то же время было предписано соблюдение самой строгой экономии в портах и на военных кораблях».

Экономическое состояние британского корабля той эпохи было крайне стеснительно: он снабжался всем необходимым в обрез, должен был рассчитывать каждую мелочь и мог лишь очень скудно пополнять израсходованные материалы. При таких условиях находчивость командира и офицеров играла большую роль в обеспечении боевой готовности корабля. «Некоторые, – писал Колингвуд, – обладающие даром предвидения ближайших нужд, снабжают свои суда и поддерживают постоянный достаток на них как по волшебству, тогда как другие, менее предусмотрительные, могли бы опустошить порт и все-таки терпели бы нужду». Об одном из командиров он говорит: «Ему никогда не следовало бы плавать иначе как в сопровождении транспорта». Рядом с этим Нельсон пишет о Трубридже: «Он всегда находил столько же средств, сколько у его старого «Каллодена» оказывалось дефектов». Один лейтенант той эпохи живо описывает, какую тревогу переживал экипаж в темные ночи или в свежую погоду вблизи неприятельского берега, когда безопасность корабля могла зависеть «от сомнительной крепости того или другого браса или галса». В переписке Нельсона часто упоминается о таком недостатке в корабельном вооружении.

После ознакомления читателя с состоянием английского и французского флотов с рассмотренных выше сторон перейдем теперь к сравнению сил их по числовым данным, сообщенным британским историком Джемсом, сведения которого всегда носят отпечаток тщательного изучения и отличаются точностью. Не считая ненадежных или еще недостроенных судов, можно принять, что морская боевая сила англичан состояла из ста пятнадцати линейных кораблей, а такая же сила французов – из семидесяти четырех линейных кораблей; при этом на первых было 8718 орудий, а на вторых – 6002. Автор доказывает, что, вследствие большего калибра французских орудий, вес бортового залпа всей баталии – представляющий несомненно самую правильную меру сравнения силы артиллерии – во французском флоте был только на одну шестую менее, чем в английском, так как в первом этот вес, в английских фунтах, составлял 73 957, а во втором – 88 957. Эти данные, очевидно, приняты и французским адмиралом Ла Гравьером и не отличаются существенно от тех сведений о силе французского флота в эпоху падения монархии, которые находим в описаниях других французских авторов.

Испанский военный флот состоял тогда из семидесяти шести линейных кораблей, пятьдесят шесть из которых были в хорошем состоянии. Прямых и подробных сведений об их вооружении не имеется, но на основании многих данных, рассеянных в морских летописях Испании, можно безошибочно заключить, что действительная боевая сила ее на море была много ниже, чем говорит о ней упомянутый численный состав ее полной линии баталии. Портовая администрация разделяла общую вялость разлагавшегося королевства. Офицеры не имели ни опыта, ни знаний. В командах было очень мало хороших матросов, и они были набраны большей частью с улиц, если не прямо из тюрем. «Испанцы в ту эпоху, – говорит Ла Гравьер, – уже не были серьезными противниками. В Сент-Винсентском сражении на каждом из линейных кораблей едва насчитывалось от шестидесяти до восьмидесяти сносных матросов. Остальная часть команды состояла из рекрутов, которые впервые видели море и были завербованы для службы во флоте лишь несколько месяцев назад из деревенского населения внутренних областей или из отбывавших наказание в тюрьмах. Английские историки сообщают, что когда этим рекрутам приказывали идти в море, они падали на колени, крича со слезами, что скорее хотели бы быть убитыми на месте, чем найти верную смерть в такой опасной службе».