Читать книгу "Влияние морской силы на Французскую революцию и Империю. Том II. 1802-1812 - Альфред Мэхэн"

Остается еще вкратце очертить состояние других флотов, принимавших участие в этой великой борьбе, и затем рассмотреть со всех сторон стратегические условия в ту эпоху, когда эта борьба началась.

Британский флот был далеко не в образцовом состоянии, и он не мог опереться в своей организации на такой административный рецепт, какой Франция всегда имела в законоположениях и постановлениях, явившихся плодами деятельности Кольбера и его сына. В Адмиралтействе и в портах, как в метрополии, так и в колониях, царили беспорядок и растраты, если не прямые хищения. Как это обыкновенно бывает в государствах с представительными правительствами, военные учреждения пришли в упадок в течение десятилетнего мира. Но если администрации недоставало системы, если должностные лица ее относились к своим обязанностям небрежно или бесчестно, то флот сам по себе, хотя и стоивший стране дороже, чем должен был стоить, был в цветущем состоянии. Он обладал наличной и еще более резервной силой, источниками которой были свойства и промыслы населения, прочные традиции, глубоко пустившие свои корни в далеком прошлом, и, что особенно важно, корпорация офицеров – ветеранов последней и даже предшествовавших ей войн. Многие из этих участников славных подвигов были и теперь еще в той поре жизни, которая отвечает требованиям, предъявляемым военачальникам, и были проникнуты теми профессиональными воззрениями и обладали теми знаниями и опытом, которые от хорошего начальника передаются быстро и сами собою подчиненным. Тот, кто знаком с морской историей, найдет в списке адмиралов и командиров английского флота в 1793 году и тех, которые сражались уже под начальством Кеппеля, Роднея и Хоу, и тех, которым еще предстояло пожинать боевые лавры в качестве сподвижников Худа, Джервиса, Нельсона и Колингвуда.

К этой корпорации офицеров, без сомнения, надо присоединить как важный фактор силы флота и многочисленный личный состав хорошо обученных и опытных матросов, оставленных на службе, по выбору, и при уменьшенном комплекте мирного времени. Этот личный состав служил как бы ядром, около которого можно было быстро собрать в стройную организацию все население, занимающееся мореходными промыслами и годное для военно-морской службы. Сила Великобритании заключается, однако, в многочисленном контингенте коммерческих моряков, и нахождение многих из них во всякий данный момент в дальних плаваниях составляло всегда для нее источник затруднений при комплектовании флота в начале войны. Матрос торгового флота обыкновенно недружелюбно относится к военной службе: ему, как и офицеру этого флота, тяжело нести ярмо судовой дисциплины, пока не привыкнет к нему. Поэтому Великобритания, при отсутствии системы, подобной французской морской записи, прибегала к принудительному набору. Мера эта, хотя и установленная законоположениями, при приведении ее в исполнение сопровождалась беззакониями и насилиями, необычными для нации, которая так любит и законность, и свободу. Но даже и при соединении принудительного набора с добровольной записью во флот, при больших войнах всегда ощущался недостаток команды, так что туда принимались охотно в большом числе иностранцы каких угодно национальностей, а также допускался на службу очень плохой элемент местного населения. «Подумайте, – писал Колингвуд, – как велик должен быть среди судовых команд в таком флоте, как наш, процент негодяев всякого разбора, готовых на всякое преступление. И когда они будут в преобладающем числе, то каких бед должны мы будем опасаться от сатанинских подстрекательств и влияния массы таких господ».

Материальное вознаграждение матросов и некоторые условия их жизни на корабле оставляли желать очень многого. Жалованье не увеличивалось со времен Карла II, хотя цены на все необходимые предметы житейского обихода возросли на тридцать процентов. Требования службы, вместе с опасением дезертирства матросов, привели к тому, что последних строго ограничивали в отпусках на берег, даже в отечественных портах, и им приходилось подолгу не видеть своих семей. Дисциплина, слишком мало определенная и ограниченная законом, зависела от характера начальника и на различных кораблях была различна. В то время как на одних допускались нецелесообразные послабления, на других практиковались наказания жестокие и мучительные. Рядом с этим, однако, среди офицеров, как слабо относившихся к дисциплине, так и строго поддерживавших ее, все увеличивалось число таких, которые смотрели на заботу о здоровье и довольстве команды как на дело, составлявшее их первую обязанность и входившее в их интересы. Вследствие этого на эскадрах, плававших под командой Джервиса, Нельсона, Колингвуда и их современников и несших самую суровую и продолжительную службу при отчуждении от внешнего мира, при условиях утомительно-однообразных, вообще неблагоприятных для здоровья, были достигнуты такие результаты в санитарном отношении, лучше которых не достигали, быть может, никогда, если рассматривать их по отношению к тогдашнему состоянию гигиены как науки… Нельсон в течение двухлетнего крейсерства, в котором ни разу не оставлял не только своей эскадры, но и своего корабля, часто говорит с гордостью, почти с торжеством, о состоянии здоровья своих команд. После своей погони за флотом Вильнева в Вест-Индию, он пишет: «Болезнь не унесла у нас ни одного офицера и ни одного матроса с тех пор, как мы вышли из Средиземного моря», т. е. в десятинедельный период. На его кораблях, должно быть, было около семи тысяч человек. Во французской же и испанской эскадрах, которые он преследовал, болезни свирепствовали. «Союзники высадили тысячу больных на Мартинике и похоронили по меньшей мере столько же за время их стоянки там». Колингвуд пишет: «Я не отдавал якоря пятнадцать месяцев, и в день Нового года у меня совсем не было больных – ни одного человека». Еще год спустя мы читаем в его письмах: «Несмотря на всю эту работу в море, при условии, что команда ни разу не получала ни свежего мяса, ни овощей, на моем корабле не было ни одного больного. Скажите это доктору». «На его флагманском корабле было обыкновенно восемьсот человек; в течение одного крейсерства он более восемнадцати месяцев не заходил в порт, и во все это время в корабельном списке больных было обыкновенно только человека четыре сразу и никогда не было более шести». Такие результаты неоспоримо показывают, что команда была хорошо одета, хорошо питалась и что вообще о ней хорошо заботились.

Надо было ожидать в описываемую нами эпоху, что и в английском флоте, при том смешанном характере его команд, о котором мы говорили выше, и при серьезных и суровых испытаниях, каким подвергались они в первые годы войны, будут случаться мятежи и бунты. Они действительно и случались, соперничая с происходившими во французском флоте, если даже не превосходя их по размерам. Руководителями их были обыкновенно люди, получившие лучшее образование и обладавшие большим развитием, чем матрос среднего уровня, и согласившиеся нести ярмо матроса из нужды, которой подверглись по склонности к пьянству, преступности или просто по непригодности к какому-либо делу. Отличительными чертами этих мятежей, в противоположность французским, были логичность и уважение к закону, которые сначала смягчали их характер и которые показывают, как сильно влияли на матросов военного флота Англии свойственные всей нации чувство законности, сознание долга и необходимости дисциплины. Жалобы команды, оставлявшиеся без внимания, когда они высказывались покорно, приходилось признавать справедливыми, как только мятеж вынуждал серьезно разобрать их. Форма дисциплины соблюдалась командой даже и тогда, когда она отказывалась выйти в море прежде удовлетворения ее требований, причем такие отказы были возможны лишь в тех случаях, «когда не шло вопроса о встрече неприятельского флота». Офицерам, вообще говоря, оказывалось уважение, хотя некоторых из них, возбуждавших ненависть команды особенной строгостью, и приходилось списывать с корабля. Приводим следующий знаменательный пример того, как сочувственно относились матросы к тем, которые считали своим долгом повиновение приказаниям, хотя бы последние были и невыгодны им. На одном корабле мятежники решились повесить лейтенанта, застрелившего одного из их товарищей. Офицер стоял уже под ноком реи с петлей на шее, когда адмирал заявил, что считает только себя ответственным за поведение лейтенанта, так как сам приказал ему стрелять, а это приказание, в свою очередь, согласно с инструкциями Адмиралтейства. Матросы попросили прочесть эти инструкции и, удовлетворившись ими, отказались от своего преступного намерения повесить офицера.