Читать книгу "Выкидыш - Владислав Дорофеев"

Вторнично-пятничный крестьянский рынок рядом с домом – это фрукты, овощи, экзотические деликатесы, например, огромные средиземноморские оливки и маслины, специи, вещи. И цветы. Удивительные голландские тюльпаны, много цветов в горшках. Дешевле в два-три раза, чем в магазинах. Недорого. Даже по московским меркам.

Ценообразование – удивительная субстанция. Цены в России вполне соизмеримы с немецкими, при том, что средний уровень доходов в Москве в десятки раз ниже среднего уровня доходов в Германии.

Людей на рынке много. Судя по классу подъезжающих машин, люди не нищие. Но немцы любят экономить.

Но самого активного населения, как и обычно днем в городе, на рынке нет. Активное население зарабатывает деньги, чтобы их потом экономить.

Кто сказал, что немцы сухие, педантичные люди. Немцы – это прежде всего выдержанные, целеустремленные, страстные и романтические люди. Только такая нация может отказаться от ограничений на скорость на дороге и разрешить народные общие бани.

От бешеной интенсивности и невероятной сосредоточенности на результат, немцы в массе превратились в очень жестоких и жёстких в массе людей, а как следствие, немцы в массе чрезвычайно сентиментальны, до приторности. Очень распространено при прощании говорить – «tschüshen», что звучит не просто «привет», но «приветичек». А про маленького ребёнка принято говорить – «süßhen», что значит, «сладенький».

Смысловой слащавостью немцы прикрывают звуковую чёткость языка, граничащую с жесткостью.

Немцы не только создали функционально структурированное общество, но вырастили поколения – не одно! – людей, заточенных под какую-то функцию. Что позволяет добиться чрезвычайной общественной эффективности отдельно взятого немца в работе и жизни. Общественная и личная ярко выраженная самость отдельного человека. Демократизм – как основа общественной и личной жизни. Будничная благожелательность. И внешнее добросердечие, улыбчивость в общении. Аккуратность, исполнительность и чистота во внешнем облике и поведении.

Расплата – чрезвычайная ограниченность и стандартность мышления при принятии решений, в общественном и личном общении, в реакции на происходящее. Немцы чрезвычайно жестоки и агрессивны, когда встречаются с чем-то нарушающим их представление о правде, о норме. Все, что за пределами нормы – все отторгается, Всё, вынуждающее к жертве – всё отторгается. Немцы в массе одинаково здороваются, одинаково прощаются, говорят одинаковые любовные слова. Как следствие, чрезвычайная манипулируемость, которая уже однажды привела нацию к фашизму в двадцатом веке. Самое неприятное место в ряду сомнительных удовольствий – моделирование Бога. Результат уже на лице нации – атрофия духовности, духовного инстинкта, инстинкта жертвенности. Благотворительность – это не жертвенность, это – удовольствие. Жертвенность – это лишения, страдание, отказ. На это рядовой немец не способен. Немца научили дорожить собой, немца с детства уговаривали поверить в то, что он – венец творения, которым надо дорожить, которого надо лелеять и холить. И это – главное занятие в его жизни.

Немцы – это сегодня европейская витрина Запада. Витрина, на которой выставлены все достижения западной цивилизации. Духовные, религиозные, политические, экономические, общественные, интимные, социальные и т. д. Витрина явственно свидетельствует о стремлении создать рай уже в материальной жизни. И, видимо, искреннем желании, соединить рай земной и рай небесный воедино. Здесь. На Земле. Спустив Небо на Землю.

Как итог не просто пропаганда, но агрессивное утверждение в жизни здорового и преуспевающего стиля жизни. Для телевидения и рекламы – главных инструментов управления общественными инстинктами нации – нет страдания, нет сомнений, нет болезни, нет смерти. Торжество идеи общественного клонирования.

Германец-клон всегда розовощек, ему всегда между тридцатью и сорока – не моложе и не старше. Чаще встречаются люди с животными лицами, порой очень привлекательными. Как, например, одна из давно умерших от тифа родственниц Веры, животная красота лица которой на оставшейся фотографии подчеркнута характерными декадентскими признаками вырождения и духовного упадничества, особенно читаемого в огромных, почти лишенных огня мысли глазах. Это – образ безбожного будущего немецкой нации, которая к тому же еще и красоты будет лишена.

В немецком обществе утвердился стандарт силы. Кто здоров, кто силен – тот и прав. Человеческая цивилизация, точнее, западная цивилизация зашла в тупик. Вновь примат силы.

Западная цивилизация игнорирует одну истину. Рай на земле возможен. Но только в виде бессмертия через воскрешение из мертвых. Но воскрешение – это награда. Которая дается неизвестно за что. Неизвестно кому. Но заменить Бога на земле невозможно, попытка моделировать Бога приводит/приводила/приведет к полной деградации духовного начала человека.

Запад пытается моделировать Бога.

Во главе этого движения протестантская Германия с самонадеянным Лютером в башке. Если бы он знал, к чему приведут его обновленческие идеи! Бедный.

Немецкий потребительский насос в действии. Магазины переполнены. Но покупателей в магазинах всегда и всюду хватает – в центре и на окраине. В центре, в торговом районе всегда аншлаги. Покупается все, и по любым ценам. Механизм потребительского общества действует. Здесь нормален ажиотаж по поводу новых бытовых приспособлений, новейших предметов и телефонов, даже презервативов из новой особой резинки с запахом спермы.

Разнообразия вокруг не то чтобы много. Но поскольку двигатель потребительской жизни – новизна, необычность, то и всегда делается попытка даже в массовое однообразие внести разнообразие.

Пример. В основном, Кёльн состоит из трёх-пятиэтажных чаще типовых коробок, но каждая следующая коробка хотя бы одной-двумя деталями отличается от предыдущей и последующей коробки жилой.

Много независимых внешне людей. Разнообразно одетых. Это приятно. Видеть самостоятельных и самодостаточных, не закомплексованных людей.

Хотя немецкое общество очень механистично и жёстко по отношению к своим членам, а те друг к другу. Протестантски требовательно. Спасибо Лютеру.

И я начал невольно подтягиваться до какого-то нового стандарта качества во внешнем своем облике.

Мне неприятна мысль, что я сейчас живу в лучших условиях, чем мои дочери Хана и Эстер, которые сейчас в Москве остались со своей матерью, моей прежней супругой. Я здесь лучше ем, комфортабельнее передвигаюсь, и, видимо, подвергаюсь меньшим сторонним опасностям. Глупо! – насчет опасностей. И все же.

Вчера в Москве Хана застряла в лифте, от неё убежал Фауст (собака-такса), её обругал какой-то человек на улице. Нарастающий ком стихийных событий, которые обрушились на детей без меня.

Все мои, даже скудные мысли, даже начала мысли, о возможном отъезде за границу – пустой звук, ничто по сравнению с моими обязанностями и обязательствами перед детьми. Я не могу воспользоваться в каких-то иных, даже и не личных, целях частью моей жизни, что предназначена Богом детям, каждому из них – Хане, Эстер, Двойре!