Читать книгу "Мартина - Януш Леон Вишневский"

— В августе у нас аудит из Голландии, мой шеф мне не простит, если я в это время хоть на день покину Варшаву! Моя работа значительно важнее, чем твоя жалкая кандидатская о каких-то там истериках.

Она впервые заплакала из-за него. И впервые не захотела ложиться с ним в постель. На следующее утро она оставила на столе в кухне записку, сама отнесла все документы в министерство и по телефону подтвердила свой приезд в Вену. В течение трех следующих месяцев Павел делал все, чтобы она почувствовала, что он игнорирует ее. Они иногда сталкивались у двери в ванную, где каждый теперь закрывался на щеколду, уступали друг другу дорогу в кухне, самостоятельно делали покупки, эсэмэсками информировали о своих отъездах, намеренно не сообщая о времени возвращения. Вечерами, когда звонил его телефон, он вставал с кресла и уединялся с ним в ванной. Она слышала его смех, женские имена и иногда звук льющейся воды. Он возвращался, пахнущий ее любимой туалетной водой, одевался и уходил, ничего не говоря. Она просыпалась, когда он поворачивал ключ в замке. Сбрасывал одежду и ложился на матрас, где теперь спал. От него пахло вином, табаком и чужими духами. Иногда спермой. Официально у нее был жених, диплом в кармане и светлое будущее, а на самом деле — болевшая день ото дня все сильнее рана в сердце.

Она страдала в одиночестве. Боялась огорчить родителей и не могла решиться на разговор с Агнешкой. Не хотела говорить ей об этом по телефону и одновременно знала, что в Познани не сумеет скрыть своей тоски и родители станут задавать вопросы, ответов на которые у нее не было, а врать она не умела. И вся эта психология, которой она занималась с утра до вечера, тоже не могла ей помочь. Воспоминания детства, ложь, нев- розы, психозы, модели коммуникации, симпатии и антипатии, мораль, приобретенные или унаследованные страхи, разнообразные проявления комплексов Эдипа или Электры, ум, подсознание, фантазии, влечения, инстинкты, суперэго, зависимости, извращения, обманы и навязчивые идеи… Все это касалось других. Себя и свои переживания она не смогла найти в этом психоанализе. Может, он касается только отдельных, виртуальных истериков, которых Фрейд придумал, исследовал и описал как своих пациентов. Может, вовсе и не было никакой «Анны О.», она же Берта Папенгейм, у которой в результате смерти отца возникло второе «я», у которой были галлюцинации на английском языке, прекратившиеся после нескольких бесед на кушетке; может, правы были те, кто считал, что фрейдистская теория детской сексуальности — это тема не для конгрессов, а для полицейских протоколов? Может, Фрейд никакой не гений, а просто фантазер и все это придумал, чтобы достичь дня собственной паранойи, пытаясь обосновать и оправдать свою импотенцию? Ведь он сам многократно писал Вильгельму Фляйссу, ларингологу из Берлина и единственному приятелю, что в возрасте сорока лет он «не испытывает никакого сексуального влечения и чувствует себя импотентом». Может, если бы в венских аптеках на рубеже XIX–XX веков продавалась виагра, то не было бы никакого психоанализа? Может, больше правды о психозах в «Дне психа» магистра полонистики Марека Котерского, чем в толстых трактатах психиатра, профессора, доктора наук Зигмунда Фрейда?

А может, Павел прав? Может, не стоит ради психоделического вздора венского кокаиниста отказываться от близости, покоя, гармонии, прикосновений, шепота, обещаний, устраивая испытание их любви? А может, как раз любви и нужно устраивать испытания? Чтобы постичь ее небиологический смысл? В одном она была уверена: то, что она делает, и то, во что она верит, в настоящее время важнее каникул в Норвегии и его срочного аудита в августе. Павел должен пойти на компромисс, если он хочет, чтобы и в будущем у них были совместные каникулы. Она ждала июня как начала какой-то новой жизни. Она хотела уехать, удалиться, пропасть, убедиться, что, несмотря ни на что, Павел будет по ней скучать.

В конце мая Агнешка пригласила их «обмыть диплом» — именно так она написала в приглашении — в… Берлине. Она не смогла поверить. Позвонила ей.

— Ты с ума сошла?! Это больше тысячи километров! — начала она.

Я уже давно сошла с ума сестренка. Где-то в районе Патрика. Помнишь еще такого? Как дипломированный психолог, ты должна это знать гораздо лучше меня, — ответила Агнешка, смеясь в трубку. — Винсент — мой новый бойфренд. Он не может приехать в мае в Познань. У него какие-то важные дела в Берлине. Я сказала ему, что если он не приедет, то пусть проваливает в свой Милан. Май вместе, или расстаемся навсегда. Я сделала это для тебя. Ведь ты едешь в Вену, не так ли? — спросила она, понизив голос.

Да, я уже почти готова.

Ну вот видишь! Винсент испугался, снял какой-то клуб на Кудамм в Берлине и устраивает там вечеринку. Мне подумалось, отличная идея. На следующее утро можно там заняться шопингом. От Познани это недалеко. Почти все с моего курса сказали, что приедут. Я велела Винсенту забронировать нам отель при клубе. Нам это ничего не будет стоить. Они любят тратить деньги на меня. Приедешь… в смысле приедете? — спросила она.

Ты могла бы подождать до завтра? Я должна поговорить с Павлом, я не знаю его планов, — ответила она.

Чего ты не знаешь? У мужчин всегда только один план… Но ты-то ведь приедешь?

Я? Я приеду наверняка, — ответила она без колебаний и строптивым тоном.

О чем тут же пожалела. Она знала, что Агнеш-ка вычислит причину строптивости.

Оставила на столе в кухне раскрытое приглашение от Агнешки и послала Павлу мейл с информацией о Берлине. Он подтвердил, что «сделает это ради Агнешки» и поедет с ней.

Пока ехали в Берлин, они сказали друг другу в машине не более четырех фраз. Когда проезжали Познань, ей хотелось попросить его высадить ее на ближайшем паркинге. Держа на коленях открытую книгу, она делала вид, что читает. Только перед отелем в Берлине поняла, что не перевернула ни одной страницы. Оставалось надеяться, что Павел не заметил этого.

Винсент был первым итальянцем, который очаровал ее. Он ничем не напоминал классического мачо. Не пялился на ее декольте, внимательно прислушивался к тому, что она говорит, и был необычайным эрудитом. Ему было около сорока пяти, длинные, волнистые, посеребренные на висках волосы, обручальное кольцо. Во время приема он делал все, чтобы оставаться в тени, чтобы Агнешке не приходилось быть при нем. Когда заметил, что он — единственный в зале в костюме, исчез на минуту и вернулся в джинсах и спортивном пиджаке. Он был, на ее взгляд, самым приличным и красивым мужчиной в клубе. Эти взъерошенные, как петухи, молодые самцы из Познани и окрестностей, включая район Варшавы, в подметки ему не годились. Он больше всех знал, больше всех видел, больше всех прочитал, он припарковал перед клубом самый дорогой автомобиль, знал больше всех иностранных языков, меньше всего говорил о себе, и ко всему прочему… от него лучше всех пахло. Он вставал, когда она вставала, садился, когда она садилась. Весь вечер он был рядом с ней. Она пробовала на нем свой немецкий, который затачивала на Вену. Он стал поправлять ее только после того, как она сама об этом попросила. Извиняясь каждый раз. Ее это очень растрогало. Увидев приближающегося Павла, он сразу же тихо удалялся. Было видно, что он безумно грустен. В унисон с ее грустью. Он был первым мужчиной, которого она действительно хотела бы отбить у Агнешки. Хотя бы на одну ночь. Или, скорее, всего на одну.