Читать книгу "Спросите у пыли - Джон Фанте"

Вернувшись в свою комнату, я уселся за печатную машинку, переполненный готовностью вершить свою месть. Статья — убийственная атака на беспросветную тупость Церкви. Я отпечатал название: Католическая Церковь обречена. Я долбил по клавишам с остервенением, страница за страницей, пока не высек целых шесть. Затем прервался и перечитал. Вышло коряво и смехотворно. Разорвав все в клочья, я рухнул на кровать. Что делать? Стихотворение для Камиллы не написано. И тут меня осенило. Я соскочил с кровати и сходу напечатал:

Я многое забыл, Камилла!

Исчез бесследно, сгинул,

Швырял в толпу бутоны роз разгульной жизни,

Стремясь в безумном танце достичь предела,

Я чистоту души утратил,

Но был я неутешен и болен прежней страстью,

Да, все это время, а танец долог был,

Тебе я оставался верен, по-своему, Камилла.

Артуро Бандини

Я снес эти строки на телеграф, гордый содеянным, и проследил, как телеграфист прочитает мое послание — совершенное стихотворение, моя поэзия, частичка бессмертия от Артуро возлюбленной Камилле. Расплатившись за телеграмму, я отправился в свое убежище и стал ждать. Тот же самый парень примчался на велосипеде. Я видел, как он вручил бланк, как Камилла прочитала, остановившись посередине зала, как пожала плечами и разорвала его на мелкие кусочки, я видел, как жалкие обрывки, кружась, полетели на пол в грязные опилки. Покачав головой, побрел я прочь. Даже поэзия Эрнеста Доусона не проняла ее, даже Доусон прошел мимо.

Ну и ладно, черт с ней, с этой Камиллой. Я смогу забыть ее. У меня есть деньги, а эти улицы полны удовольствий, которые она не может мне дать. Итак, вниз по Мэйн-Стрит до Пятой, вдоль вереницы ночных баров в «Погребок короля Эдварда», а там девушка с золотистыми волосами и болезненной улыбкой. Ее звали Джейн, тощая, туберкулезного вида, но ведь и ей было нелегко, она так старалась выкачивать из меня деньги, ее томный ротик льнул к моим губам, длинные пальчики шныряли вдоль штанин, а восхитительно-болезненные глаза караулили каждый доллар.

— Значит, тебя зовут Джейн, — бубнил я. — Ну что ж, прекрасное имя. Мы будем танцевать, Джейн, будем кружить всю ночь, и знаешь, ты прекрасна в этом голубом платье, но вот танцуешь ты с фальшивкой, отбросом общества, ничтожеством, я — ни рыба ни мясо.

И мы пили и танцевали и снова пили. Отличный парень Бандини, и Джейн даже представила его своему боссу: «Мистер Бандини, это мистер Шварц». Очень хорошо, крепкое рукопожатие. «Отличное заведение, мистер Шварц, милые девочки».

Еще порция, две, три. «Что ты пьешь, Джейн?» И я попробовал из ее стакана, эту коричневую жидкость, очень похожую на виски. Да, судя по тому, как она морщится, когда пьет, это должен был быть виски. Но это был не виски, это был чай, обыкновенный чай — сорок центов за глоток. Джейн, Джейн, маленькая лгунишка, пыталась одурачить великого писателя. Не жульничай со мной, Джейн.

С кем угодно, но только не с Бандини, красавцем-мужчиной, можно сказать, зверем. На, возьми эти пять долларов, просто так, не надо пить, Джейн, ничего не надо, просто сиди и дай мне смотреть на тебя, потому что твои волосы светлые, а не темные, ты не такая как она, ты больна, ты приехала из Техаса, у тебя парализованная мать и тебе надо содержать ее, а денег очень мало, всего двадцать центов с каждой фальшивой порции, и сегодня ты сделала только десять долларов с Артуро Бандини, бедная девочка, несчастная голодная птаха с нежными глазами младенца и душой вора. Иди к своим морякам, дорогая. У них нет десяти долларов, но зато у них есть то, чего нет у меня. Бандини — ничто, ни рыба ни мясо. Прощай, Джейн, прощай.

И вот уже другое заведение и другая девочка. О, как она была одинока здесь, вдали от своей родной Миннесоты. И у тебя тоже была состоятельная семья. Конечно, верю, дорогая. Давай, поведай моим утомленным ушам о своем состоятельном семействе. У вас было много земли, но потом наступила Депрессия. Как печально, как трагично. И сейчас ты работаешь здесь, на Пятой, в ночном притоне, и зовут тебя Эвелин, бедняжка Эвелин. Ах, у тебя есть еще очаровательная сестренка, она не как эти проститутки, которыми кишат бары, а элегантная женщина, и ты спрашиваешь, не хочу ли я познакомиться с ней? А почему нет? И глупышка Эвелин идет через залу, выдергивает свою сестрицу из компании мерзких матросов и тащит к нашему столику. «Вивьен, это Артуро. Артуро, это Вивьен». Но что случилось с твоим ртом, кто-то попытался расширить его при помощи ножа? А откуда этот налитый кровью глаз? Дорогая, у тебя изо рта несет как из сточной канавы, бедный ребенок, ты так далеко от славной Миннесоты. О нет, они оказывается, не шведки, откуда взбрела мне в голову такая идея. Да, их фамилия Мартенсен, но семья принадлежит к поколению американцев. Точно, точно. Две домашние девочки.

«А знаешь, Артуро, — говорит Эвелин, — бедняжка Вивьен отработала здесь уже почти полгода, и ни один из этих скотов не заказал ей бутылочку шампанского».

И вот наконец появляешься ты, Бандини, ты выглядишь приличным парнем. И разве Вивьен не очаровательна? И разве это не позор? И неужели ты не купишь ей шампанского? Милая Вивьен, рожденная в чистых полях Миннесоты, и вовсе не шведка, и почти девственница, ну, кто же устоит против таких доводов? Тащи сюда шампанского, самого дешевого, одну пинту, и мы все вместе выпьем его. Восемь долларов за бутылку? А дешевле здесь нет? Вон оно что, у вас на родине в Дулуте шампанское по двенадцать баксов за бутылку.

Ах, Эвелин и Вивьен, я люблю вас, люблю обеих, люблю за ваши загубленные жизни, за ваши нищенские возвращения домой на рассвете. Вы так же одиноки, но все же вы не такие, как Артуро Бандини, который есть ничто — ни рыба ни мясо. Так что получите ваше шампанское, потому что я люблю вас обеих, и тебя тоже, Вивьен, даже несмотря на твой рот, который, похоже, разодрали острые ногти, и плавающий в крови глаз.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Но такая жизнь была мне не по карману. Притормози, Артуро, ты что, забыл про апельсины? Я сосчитал остатки — двадцать долларов и несколько центов. Страх охватил меня. Пытаясь вспомнить и суммировать все траты, я чуть не свернул себе мозги. Но остатка в двадцать долларов так и не получалось — это невозможно! Меня ограбили, или я сунул деньги куда-нибудь в другое место. Я обшарил всю комнату, вывернул все карманы, но так ничего и не нашел. Под напором увеличивающегося страха и беспокойства я решил работать, написать что-нибудь сходу, вещь, созданная одним махом, должна быть хороша. Я сел за печатную машинку и погрузился в ужасающую своей бескрайностью пустоту. Поколотив себя кулаками по голове, я подложил под больную задницу подушку и издал протяжный, но приглушенный звук мучительной агонии. Все бесполезно. Я должен был увидеть Камиллу, остальное меня не волновало.

Я поджидал ее на стоянке. В одиннадцать они появились — она и бармен Сэмми. Увидев меня еще на расстоянии, она понизила голос. Когда подошли к машине, Сэмми поздоровался, а Камила спросила:

— Тебе чего надо?