Читать книгу "Самая прекрасная земля на свете - Грейс Макклин"

В пятницу я сидела, не поднимая головы от тетрадки, и ни разу не посмотрела вокруг, потому что если бы я увидела Нила, я не смогла бы скрыть, как я сержусь. И вот интересно: до того, как у меня появился дар, я не помню, чтобы я когда-нибудь сердилась, мне только было страшно, а теперь я сердилась так, как еще не сердилась никогда, мне казалось, что внутри что-то вовсю молотит крыльями, как Роудраннер,[2]который пытается вырваться наружу.

Утром лицо у мистера Дэвиса было цвета оконной замазки. Он поправил очки, и рука его тряслась. На лбу блестел пот. Без десяти одиннадцать он стукнул по столу, порылся в ящике, нащупал бутылку и встал. И сказал:

— Я вернусь через пять минут. Сидите тихо и работайте — и помните: я у всех проверю орфографию и пунктуацию!

Только он вышел, началось буйство. Я склонилась над учебником и положила голову на руку. Мы писали сочинение в новых тетрадках. Вообще-то я люблю сочинения, но на этот раз тема была «Подарки», а об этом мне писать сложно. Братья не празднуют ни Рождество, ни дни рождения, а папа не покупает подарков, потому что в мире, как он говорит, и так культ вещей и нечего этому потворствовать. Наверное, можно было бы описать один из подарков Джози, но мне не хотелось.

Джемма сказала:

— А мне на Рождество подарят пони!

— А мне батут, — сказала Кери.

— А мне ролики, — сказала Рианна.

А потом Джемма сказала:

— А вы не празднуете Рождество, да?

— Нет, — сказала я, — потому что это не день рождения Иисуса. Это день рождения римского бога солнца.

Рианна сказала:

— И дни рождения тоже.

— Нет, потому что это языческие празднества, а в Библии сказано только то, что в дни рождения людям отрубали головы.

Кери сказала:

— И телевизора у вас нет.

— Нет, — сказала я, — потому что когда мама с папой поженились, папа сказал: «Либо телевизор, либо я». Мама сделала неправильный выбор.

Они не поняли шутку. Посмотрели на меня как на чокнутую — это когда одна бровь поднята, подбородок задран, лоб нахмурен. А потом Кери сказала:

— У тебя ведь нет мамы?

Я не ответила.

Джемма сказала:

— А все-таки Иисус родился в Рождество. Об этом все знают.

Она повернулась ко мне спиной, оперлась на руку и вытолкала меня на самый край парты.

Но мне было все равно, потому что я вдруг поняла, о чем напишу: я напишу про снег. Это ведь самый замечательный подарок, какой мне подарили за всю мою жизнь, куда ценнее любого рождественского подарка или подарка на день рождения, а писать об этом совершенно безопасно, потому что ведь папа сказал, что нельзя говорить про чудеса, и только про них, а читать мою тетрадку никто не станет, кроме мистера Дэвиса, который под всем, что бы я ни написала, ставит «отлично», — я однажды написала, что лучше умру, чем пойду в школу, а он и за это мне поставил «отлично».

Я провела по линейке поля. Поставила сегодняшнее число. Закрыла глаза, и шум, стоявший в классе, стих. Я слышала, как поднимается ветер. Я чувствовала, как холодает. Глаза заполнила белизна. Стало темно.

Не знаю, долго ли я писала, но вдруг почувствовала что-то за спиной. Обернулась и увидела, что там стоит Нил Льюис, вид у него довольный, будто он только что нашел что-то неожиданное. Он спросил:

— Чем занята, психичка?

— Ничем, — ответила я.

Открыла ящик, чтобы убрать тетрадку, но он меня опередил.

Я попыталась схватить тетрадку, но Нил поднял ее повыше. Попыталась еще раз, он поднял ее у меня над головой. Тогда я села совсем тихо и стала смотреть на руки.

Нил отыскал страницу, на которой я писала. Начал громко читать:

— «Лучший подарок я получила, когда обнаружила, что у меня есть волшебный дар это случилось в воскресенье я сотворила снег…» — Он нахмурился. Потом рассмеялся и заорал: — Уй! Ни фига себе! Джудит — волшебница!

Раздались вопли. Раздалось улюлюканье. Все сгрудились вокруг.

Нил стал читать дальше:

— «Я сотворила снег я сотворила его у себя в комнате я сотворила его из ваты и сахара…»

Раздались взвизги.

— «Бог показал мне как его создать».

Раздались завывания.

— «Это было зна… знам… знаме… зна… — у меня нет другого об… объя… объяс… — Нил прочистил горло. — Другого объясн… объясне… — Нил нахмурился. — По мере при… прибли… пре… пред… предна… мы узри… узрим… небы… небывалый рост потусто… явл… явле…»

Все таращились на него. Нил сказал:

— Что за хрень?

И бросил тетрадку мне на грудь.

— Спасибо! — сказала я, будто все это было шуткой, но руки тряслись так, что я не смогла открыть ящик.

Лицо Нила потемнело. Он нагнулся прямо ко мне, и я снова увидела, какие у него голубые глаза. Он сказал тихо:

— Значит, ты — волшебница? Из-за тебя пошел снег?

Я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла шаткая.

Он нагнулся еще ниже. Голос зазвучал громче:

— А на самом деле ты боишься, да? И сейчас боишься. Того и гляди описаешься от страха. — Он выпятил губу. — Конец света. Надо же! Ой, как страшно.

Раздались смех, крики. Нил распрямился, осклабился. Поскакал прочь. И тут внутри у меня что-то поднялось. Поползло по рукам в кончики пальцев, прокралось по шее к волосам. Я услышала, как голос произнес:

— Еще будет.

Кажется, это был мой голос.

Нил сказал:

— Что?

Кто-то еще сказал:

— Мамочки!

Я сказала:

— Еще будет страшно.

На сей раз это точно была я.

Лицо Нила вспухло, будто он унюхал какую-то гадость, как, например, когда Гарет пукал. Он придвинулся ближе и тихо сказал:

— Ты такое полное чмо.

И слова были очень тяжелыми и медленными, будто такими огромными, что и не произнести.

А в моей голове было так жарко, что мыслей не осталось. И зрения не осталось. Я сказала:

— Я хотя бы читать умею.

На секунду настало полное молчание. Потом кто-то засмеялся. Звук заскакал вокруг, будто отпустили пружинку. Запузырился где-то под лампами дневного света, а потом его нагнало и задушило молчание.