Читать книгу "Акционерное общество женщин - Елена Котова"

– Слушай, а ведь правда, – рассмеялась Катька. – Зайдешь в кабинет к какому-нибудь мужику, он с упоением рассказывает, как ему делали шунтирование сердца, в какой желудочек заходили, какую артерию проходили, а все слушают, кивают понимающе. Посмотрела бы я, если бы женщина рассказывала, как ей удаляли яичники. Что удивляться? Раз о сексе всю жизнь говорят с ханжеским стыдом, а климакс столь же ханжески игнорируют, то какое иное отношение можно ожидать к раку половых органов? А в сущности в том или ином варианте – шунтирование, рак, инсульт – каждому суждено через это пройти, и надо думать и обсуждать, как замедлять умирание, как сохранять при этом качество жизни и любовь к ней. Вот о чем речь.

– Тебя опять не туда понесло. Я не случайно сказала о «сиськах и письках». Даже медсестра в больнице считает, что это все, крайняк. Если женщина не может рожать детей после климакса и ее нельзя хватать за сиськи, то она – неженщина. Если мужик после операции на простату не может трахаться, то это немужчина.

– Ну да. Он не царь и не орел, она – не объект желания. А я утверждаю, что ничего не утрачивается. Про мужчин не знаю, но женщины и после климакса, и без грудей могут и должны быть и здоровыми, и привлекательными, и сексом заниматься. Тело слушает лишь нас самих, наши мысли, наши желания, поверь мне.

– Да ну тебя, какой тут секс… Слушай, жара спадает. Что мы в комнате сидим, в духоте?

– Я теперь хочу кофе. Тебе сварить?

– Ага. Принесешь на террасу?

Катька вернулась из кухни с двумя чашками nespresso, поставила их на стол, вытащила сигарету из пачки:

– Какой секс? Нормальный, обычный секс. Лерка, конечно, не вполне адекватна, но любовника завела, анестезиолога. Это помимо мужа. Ты грудь решила сразу оттяпать, а она ее резала по кусочкам, как хвост собаки, добавляя силикону, чтобы грудь форму не теряла. Ни на секунду из сексуально пригодного вида не выходила.

– Из товарного состояния…

– Ага. Напоминает безумную Аллочку, но факт остается фактом. Что Аллочка, что Лерка, невзирая ни на климакс, ни на рак, сами видят себя объектом желания и делают себя им!

– У одной крыша уже полностью съехала, а другая успешно движется в том же направлении.

– Да, допустим, они обе – это клиника. Цепляются за женские атрибуты, утрачивая чувство реальности. Ты в отличие от них ищешь ответы или хотя бы схожие переживания других, но не находишь. От невозможности проговорить, понять, как другие с этим управляются, загоняешь себя в депрессию. Значит, будешь говорить со мной, с Аленой, с Кысой, которая сумела пережить климакс, а злоба из нее не лезет, правда?

– Пока я только с тобой могу говорить. Только не о сексе. У меня при мысли о сексе возникают видения каких-то пыток в подвале. Как фильмы ужасов, которые забавно, даже захватывающе смотреть, но не самой в них участвовать. Об этом тоже говорить неприлично, и все тетки под пятьдесят твердят о том, как их трахают мужики и как замечательно припасть к молодому телу.

– Ну не знаю. Мне с Клаусом спать нравится. Просто оргазмы приходят не так часто, как двадцать лет назад. Желание возникает, но не каждую ночь. Но ты права: вслух заявлять о том, что секс не нужен так, как раньше, действительно язык не повернется. Потому что все подумают: «Ну, значит, старая». А я, как и ты, чувствую, что я молодая. Понятно, что либидо – это часть естества, и оно исчезает, а женщины признаются в этом недомолвками. Эта недоговоренность – порождение того же табу.

– Слушай, там машина подъехала, это Алена, наверное, легка на помине, она как раз обещала сегодня заскочить…

Действительно, через минуту на крыльцо взбежала Алена, выпорхнув из своей «Ауди». Как всегда, она выглядела прелестно: светло-коричневая облегающая кожаная юбка, белая рубашка навыпуск, коричневые с желтым туфли на шпильках и огромная кожаная сумка-авоська песочного цвета.

– Черешни привезла нашему пациенту и еще захватила сухого мартини, отметить Катькин приезд, точнее заезд, чтобы не сказать залет, но это несколько об ином. Как ты сегодня, Полин?

– Неплохо. Вчера было скверно, тошнило, а сегодня вы тут, все прекрасно. Сейчас блинов вам напеку.

– С ума сошла! – воскликнула Алена. – Сиди в своем шезлонге и не прыгай, не вздумай у плиты колотиться. Никогда не скажешь, что только апрель, такая жара! Какие блины, мы все на диетах. Кать, как твой Клаус?

– Все как всегда, любит и затрахал уже до полусмерти. Ален, я вообще не высыпаюсь.

– А у меня в данный момент – голяк на базе.

– А тебе нужно, чтобы не голяк? – подала из шезлонга голос Полина. – Мы с Катькой как раз про это и говорили. Это тебе нужно социально – для престижа – или физиологически?

– Ха! Ну вы и вопросы тут обсуждаете, я смотрю. Больше не о чем поговорить, что ли?

– Так это самое важное. Обсуждаем, пропадает ли женское естество при климаксе, или надо просто понять, во что оно перерождается. А если пропадает, то что заполняет образовавшуюся пусто́ту?

– Предлагаю выпить. Солнце палит, а вы философствуете. Лед есть?

– Алена, тебе нужен секс?

– Чего пристала? Лед есть, спрашиваю? Да, нужен, но уже не сам по себе, а в придачу к чему-то еще… К чему-то такому «о-о-очень еще»… Хочешь сказать, что признать, что секс тебе не нужен значит расписаться в поражении?

– В полпинка догнала, – с восхищением сказала Катька.

– Раз о сексе речь, значит, дело идет на поправку. Да, секса уже не так хочется, как в молодости. Об этом молчок. Не расписываться же в бессилии удержать мужика. Никаких индульгенций сергеям-костям-вадимам, лысым козлам с отвисшими животами и отекшими затылками. Менять нас на антилоп с розовыми пятками? Не до-ждут-ся. Дудки! Что, Кать, Юнга небось вспомнила? Кол-лек-тив-ное бес-соз-на-тель-ль-ное. С мягким знаком. Ах, какая тема! А ты помнишь, душа моя, что твой Юнг именно потому разосрался с дружком своим, Фрейдом, что тот считал либидо сексуальной энергией, а Юнг – энергией вообще, то есть психической? Ее главным проявлением, когда она поднимается из бессознательного, Юнг считал фантазию, миф, символический образ. – Алена сделала большой глоток мартини и с какой-то неожиданной злостью надорвала пачку сигарет. – На одних фантазиях и держимся.

– Фантазия – это творчество, а творчество – это бунт, – не заметив Алениного тона и раздражения, связанного с чем-то в той жизни, откуда она прикатила на своей «Ауди», произнесла Полина. – Сколько лет я мечтаю о бунте! Против средневековых представлений о том, что женщина – это лишь ее внешняя оболочка. Против идиотизмов «аллочек» и баб из «Чиприани», кромсающих себе лица, бедра и даже подмышки, а то, дескать, складочки там не девичьи. А теперь и против табу, наложенного обществом на темы климакса, старости, онкологии и секса. Ясно же, что одно вытекает из другого.

– Слушайте! – воскликнула Катька. – Все начинает складываться. Все крайности – с одной стороны, безумие «аллочек», с другой – чудовищные фантомы Полины – от неумения осмыслить метаморфозы собственного организма и как следствие искажения в голове картины мира. От подавления энергии мысли новыми обстоятельствами. Клаус заставил меня наконец прочесть Юнга по-настоящему. Даже цитату припоминаю: «Все великое было сначала фантазией… Фантазия есть непосредственное выражение психической энергии»[2]. У Полины фантазия создать тайное общество женщин! Нормально!