Читать книгу "Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По - Гарольд Шехтер"

Настолько наглого и возмутительного обвинения я не ожидал. Даже когда я собрался с духом, ответ мой оказался сбивчивым и несколько бессвязным.

— Ваше заявление, мистер Беннет, вызывает мой живейший протест. Предположить, что я появился здесь, чтобы, как вы утверждаете, помешать отправлению правосудия… Это не просто оскорбление, это клевета! Ваше положение не дает вам права выдвигать беспочвенные обвинения против кого бы то ни было. Напротив, оно налагает на вас известные обязательства, требует придерживаться норм морали и справедливости. Вы же эти нормы нарушили, грубо обвинив меня в неэтичном, даже в преступном поведении.

Казалось, вспыльчивый и нескладный характер моей отповеди только усилил впечатление, произведенное ею на Беннета. Глаза его сошлись еще ближе к переносице, он поднял обе руки ладонями наружу, как бы сдаваясь и сдерживая мои дальнейшие излияния.

— Хорошо, хорошо, может быть, я неправ. — Он полез в карман и вытащил блокнот и карандашик, такие же, как у Таунсенда. — А вот почему бы вам не рассказать, как это все случилось? И ваша история слово в слово появится в завтрашней «Геральд».

До сих пор юный Таунсенд молча сидел на диване, переводя глаза с меня на Беннета и слушая нашу перепалку. Тут он, однако, вскочил и прыгнул между мною и конкурентом.

— Извините, мистер Беннет, но мистер По не может этого сделать. Он уже обещал мне эксклюзивное интервью.

Кольнув взглядом Таунсенда, Беннет недовольно поморщился.

— А вы кто такой, черт побери?

— Джордж Таунсенд, «Дейли миррор».

— A-а, лапы Морриса, — оскалил зубы Беннет и повернулся ко мне. — Что скажете, мистер По?

Таунсенд, разумеется, несколько преувеличил. Я ничего ему не обещал. Но в то же время, несмотря на явные выгоды, проистекающие из благорасположения такого могучего магната, как Беннет, я совершенно не был расположен выполнять какие-либо его желания. Напротив. Его клеветнические нападки, его открыто враждебное отношение к моему другу Барнуму… К тому же я испытывал некоторую симпатию к Таунсенду, поклоннику моей поэзии, и к его работодателю Моррису, в кармане которого, возможно, все еще покоилась моя блестящая сатира на К. А. Картрайта…

— Мистер Таунсенд совершенно прав, — не моргнув глазом, ответил я Беннету. — Он единственный представитель прессы, с которым я намерен делиться информацией по данному вопросу.

— Ладно, — Беннет вытащил изо рта сигару. — Обойдусь и без вашей помощи. Я освещал убийства в этом городе, еще когда вы оба грудь сосали.

Вульгарность этого замечания, да еще из уст лица, когда-то собиравшегося посвятить себя духовному служению, на мгновение лишила меня дара речи. Беннет резко отвернулся и направился к месту, где коронер и судебный медик все еще совещались над прикрытым телом Уайэта. Естественно, газетчик посчитал необходимым осмотреть тело. Он перекинулся словечком-другим с коронером и врачом, опустился на колени, решительно схватил простыню за угол и откинул ее, выставив на обозрение изуродованный труп.

Открывшееся зрелище ничуть не утратило своей ошеломляющей силы. Мертвое тело выглядело еще ужаснее, нежели умирающий, агонизирующий Уайэт. Комната завертелась перед моими глазами.

— По, вам дурно! — обеспокоился Таунсенд.

— Признаю, — слабо выдохнул я. — Знаете, столько сегодня накопилось…

— Вам пора покинуть этот дом, — решительно заявил Таунсенд. — Давайте, я вас провожу. По пути побеседуем.

Приняв его предложение, я направился на поиски капитана. Тот расположился в кабинете хозяина дома и раздавал какие-то распоряжения и указания своим подчиненным, включая и молодого Бойла, первым прибежавшего на мой зов. Я извинился за вторжение и попросил разрешения, в случае, если мое присутствие не является более необходимым, отправиться домой.

Очевидно, вид мой еще красноречивее давал понять, что пора мне на отдых, так как капитан, лишь взглянув в мою сторону, тотчас согласился меня отпустить, напомнив лишь, что в ближайшие дни я должен оставаться в пределах его досягаемости. С чем я немедленно согласился. В сопровождении Таунсенда я покинул несчастный дом.

Народу перед домом оказалось намного больше, чем я предполагал, слушая доносящиеся в комнату звуки. В колеблющемся свете газовых уличных фонарей я определил толпу голов в двести. Люди сидели на крыльце, стояли на тротуаре, бродили по проезжей части улицы и группками толклись в аллеях парка.

Мы с Таунсендом оказались первыми, покинувшими дом за долгий промежуток времени. Толпа сразу загудела.

— Во, кто-то выходит!

— Чё там, ребята?

— А правда у него скальпа нет?

— И язык вырван!

— Что полиция говорит?

— Это барнумский красный, да?

Из реплик следовало, что по толпе циркулируют всевозможные слухи и версии, иные вполне правдоподобные, другие дикие и абсурдные. Мы с Таунсендом пробрались сквозь толпу, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания, и отправились в направлении моего дома.

Свежий ветерок несколько развеял тягостные впечатления, я почувствовал себя лучше. Но затем беспокойство мое снова возросло. Проходя по улицам, я заметил темные фигуры, группами направлявшиеся в том же направлении, что и мы. Многие сжимали в руках какие-то предметы. При свете фонарей мне удалось разглядеть палки, доски, даже (так мне показалось) ружья.

На Бродвее людей стало больше. За один-два квартала от Энн-стрит мы остановились. Спереди доносился гул голосов, ночь разорвало какое-то зарево.

Одновременно осознав случившееся, в один голос мы воскликнули:

— Они штурмуют музей Барнума!

Глава восьмая

Осознание факта, что музей моего друга Барнума атакует разъяренная толпа, поразило меня, как электричество от батареи Гальвани. Усталость куда-то исчезла и уступила место прилившей к мышцам и мозгу энергии. Я без единого слова припустил бегом в направлении Энн-стрит, сопровождаемый перестуком башмаков Таунсенда.

Через мгновение я увидел здание музея Барнума. Перед ним кишела темная масса. Сердце сжалось от отвращения. Я забился в дверную нишу закрытой парикмахерской напротив, не отрывая взгляда от знакомого здания.

Мало что на свете гаже, нежели вид взбешенной безжалостной толпы. Если наблюдать с безопасного расстояния, то самые разрушительные явления природы — громадный водоворот Мальстрем, лавина в Гималаях, тайфун в южных морях — внушают восторженное, возвышенное чувство. О толпе такого не скажешь. Напротив. Трудно вообразить более неестественное и отталкивающее явление, нежели сборище человеческих существ, сознательно отвергших всякий, хотя бы и жалкий, остаток дарованной Господом индивидуальности и слившихся в грубую, бессмысленную общность с единственной целью объединить ненависть и сеять разрушение.

Толпа, собравшаяся перед музеем Барнума, выглядела еще омерзительнее, нежели обычная. Прежде всего ее многочисленность. По моей оценке ее составляли не менее пяти сотен голов. На этом перекрестке, разумеется, часто толпился народ. Но даже когда в прошлом году зеваки сбежались полюбоваться Священным Жуком Погибшей Атлантиды, такой толчеи не было.