Читать книгу "Пастырь добрый - Надежда Попова"

– Вот потому и докажи, – наставительно пояснил кто-то слева. – Всякому тут ходить не с руки – места-то опасные, слыхал? Если ты тот, кем вырядился, тогда, что ж, придется отпускать поздорову, а нет – не взыщи, тут самозванцев и соглядатаев не слишком жалуют.

– Иными словами, – усмехнулся Курт, – хотите знать, есть ли у вас право ткнуть мне штырь в печенку? Не советую. О Печати слышать доводилось? – уточнил он, расстегнув куртку и сдвинув ворот в сторону, демонстрируя окружающим выжженную на плече эмблему академии святого Макария с его номером тысяча двадцать один. – Так вот, если найдут труп с такой вот приметой, здесь будет ходить очень много соглядатаев. В компании магистратских солдат и стражей Друденхауса. А если трупа не найдут, соглядатаев будет еще больше, ибо весь Друденхаус знает, куда я нацелился нынешним вечером.

– Я е…усь, – подвел итог Финк-второй, заглянув ему за спину с неподдельным интересом. – Так в наши края, стал быть, затесался самый натуральный инквизитор… Знаменитый Гессе, так? И что же вы у нас позабыли, господин дознаватель?

– Да вот подумалось мне сегодня с утра – а не заскочить ли вечерком в «Кревинкель».

Смех, встретивший его слова, прозвучал несколько растерянно и нерешительно и оборвался, не успев начаться; предводитель делегации, переглянувшись с приятелями, как-то даже неловко хмыкнул, отступив:

– Что-то какое-то чересчур не ваше это место, майстер инквизитор, а? Странный выбор, если задумали пропустить кружечку. Чего вам там-то нужно?

– А не многовато ли вопросов? – чуть посерьезнев, возразил Курт. – На первый, вполне понятный, я тебе ответил – я представился. Прочее к делу не относится. Давайте-ка теперь не будем усложнять, ладно?

Ответа он ждать не стал – попросту двинулся снова вперед, в крохотное пространство между любопытствующим обитателем и его сотоварищем. Как такового силового варианта исхода событий Курт не опасался – окруживших его людей было всего пятеро, а короткий, но совершенно сверхубойный арбалет на поясе и два кинжала ситуацию уравнивали окончательно; в случае подобных осложнений осталось бы лишь сожалеть о том, что после такого начала продолжение его расследования здесь стало бы, скорее всего, невозможным. Сейчас он надеялся на то, что у обитателей кёльнского дна хватит ума не подписывать себе смертного приговора.

Любопытствующего Курт отодвинул в сторону плечом – несильно, однако настойчиво; краем глаза увиделось, как тот шевельнул рукой, словно желая перехватить незваного гостя за локоть, однако благоразумно остался недвижимым, лишь повернулся, проследив его взглядом.

– Дайте-ка проводим, – высказал он вслед настоятельно. – Не ровен час – заплутаете тут.

– Не трудись, – откликнулся Курт, не обернувшись и не придержав шага. – Я дорогу знаю.

– Вон как? – не скрывая удивления, переспросил обитатель, и за спиною зашуршали мелкие камешки и старый уличный мусор – любопытствующий двинулся следом. – Ну, так вы нас прово́дите, ладно, майстер инквизитор?

– Прямо, влево, после снова налево и направо в дверь, не заблудишься, – на одном дыхании обронил Курт, услышав позади себя неразборчивые слова, произнесенные растерянно-ошеломленным шепотом. Ничего, с нездоровым весельем подумал он, идя вперед все так же ровно и не оборачиваясь. Пускай поскрипят мозгом – им невредно. – Если напрямик через старый дом на углу – можно попасть скорее; наверняка там и побежит твой приятель, который сейчас, я слышу, сорвался, как ошпаренный, и теперь торопится сообщить в «Кревинкеле» о моем появлении.

– Бывали тут? – уже с искренним почти уважением поинтересовался назойливый обитатель; он пожал плечами:

– Доводилось.

Больше ни звука произнесено не было – лишь все так же шуршали, скрипели и трескались под ногами следующих за ним делегатов щепки, черепки, камешки. Даже между собою те если и общались, то лишь взглядами, ибо ни одного слова, пусть даже и едва различимым шепотом, он не услышал.

Смотря по сторонам одними глазами, стараясь не крутить головой, оглядывая глухие двери, заколоченные и вновь разнесенные в щепки или занавешенные заново дерюгами окна, Курт подумал о том, что и в самом деле на удивление четко помнит каждый поворот, каждый дом и каждый проулок здесь; в последний раз он прошелся по этим улицам поздним вечером одиннадцать лет назад – что могло остаться в памяти на столь долгий срок? Однако же – осталось, хотя многое другое, связанное с этим городом, выветрилось напрочь. Причуды человеческой памяти или неосознанное, где-то позади разума существующее сожаление о тех днях, каковое и не позволяет позабыть все это? Ланцу он сегодня сказал правду – невзирая на раны и временами смертельную без преувеличения опасность, эта часть работы притягивала не менее (или, быть может, более?..), чем impetus mentium[31]загадок и тайн самих дознаний. Духовник на подобные предположения, высказываемые уже ранее, вначале улыбался, а после грозил кулаком, веля быть осмотрительнее и не путать службу действующего следователя Конгрегации с работой солдата, патрулирующего улицы. Курт в ответ на это кивал, однако же следовало признать, сам он по доброй воле никогда и не провоцировал случавшихся с ним несчастий либо же просто опасных ситуаций лишь из простой тяги к приключениям: всегда это было либо ненамеренно, либо по стечению обстоятельств, либо же, как это происходило теперь, по причине безвыходности.

Собственно, напомнил он себе снова, слыша неотступные шаги за спиною, физической угрозы как таковой сейчас нет: как уже показал этот короткий разговор в переулке, здешние жители свято блюдут кодекс самосохранения, а посему никто из них не рискнет причинить ему вреда. Главное, чтобы об этом не забывали они сами, добавил Курт с мысленной невеселой усмешкой, делая последние два шага до грязной покосившейся двери в помещение, некогда бывшее недорогим трактиром, а в последние более чем десять лет ставшее дешевой ночлежкой.

Перед дверью он не задержался – затылок ощущал направленные в его сторону взгляды, точно они были чем-то материальным, вещественным; створку без ручки Курт толкнул ладонью уверенно, словно вхождение в эту тесную, провонявшую невесть чем комнатку было для него делом привычным и обыденным, и переступил низкий сбитый порог одним шагом, молясь о том, чтоб хотя бы один из вечно заляпанных и исчерканных ножами столов оказался незанятым.

Подобное тому, что повстречало его внутри, видеть и слышать уже доводилось – при иных, правда, обстоятельствах, однако картина была схожей и повторяющейся, судя по всему, в любом трактире, без различия их законности и пристойности: видел он направленные на него настороженные взгляды, а слышал тишину. Один из тех, кто встретил его за две улицы отсюда, стоял у самой дальней стены, где размещалось нечто, претендующее на именование «стойка», опираясь о грязную доску локтем и низко склонившись к уху держателя сего небогоугодного заведения – очевидно, досказывая последние слова новости этого вечера.