Читать книгу "Что я думаю о женщинах - Дэвид Боукер"

Мы с Натали самые настоящие эгоисты, мы подавляли Джину, которая желала жить своей собственной жизнью. Жизнью, в которой мне очень хотелось участвовать. Я по-прежнему ее любил, хотя и не представлял, как будут складываться наши отношения, если мы не будем честны друг с другом.

Тем не менее правда убила бы Джину. Не хочу цитировать члена нашего клуба Воана, но порой тайное действительно не должно становиться явным. Например, как сказать Джине, что я мечтаю заниматься любовью с ее сестрой и каждый день просыпаться в объятиях Натали? Что хорошего это принесет в семейную жизнь? Или как признаться, что наши сексуальные отношения не удовлетворяли меня с самого начала?

Вопрос-то очень топкий: например, Джозефина была моей лучшей за целую жизнь партнершей. В ней все было идеально: от гладкой без единого изъяна кожи до протяжных стонов и оргазма, который она искусно изобразила. Нам было совершенно не о чем говорить, зато в постели тотчас возникло понимание.

С Джиной у нас были общие идеалы. Джо вообще не знала, что такое идеал, зато знала, как брать в рот. А вот Джине брать в рот не нравилось, по крайней мере у меня. Еще очень расстраивала ее привычка доставать носовой платок через две секунды после того, как я кончу. Секс для Джины всегда был слишком грязным, а грязь и липкие, влажные простыни она ненавидела. После секса мы вели долгие, потрясающе интересные беседы, а сам процесс был, мягко говоря, посредственным.

Разве такие вещи можно обсуждать? О них даже думать тяжело! Джина небось тоже меня сексуальным гигантом не считает… Но говорить с ней об этом не хочется. Уверен, на свете полно людей вроде нас, которые по-настоящему любят друг друга, а в постели скучают, потому что оба отвратительные любовники.

Хотите правду? Вот, пожалуйста!

Я любил Джину, но не хотел с ней спать. Хотел спать с Джозефиной, но не хотел с ней разговаривать. Любил Натали и хотел с ней спать, но не был уверен, что она мне нравится как человек.

Я весь день просидел взаперти, при мысли о возвращении Джины начинало мутить. Около пяти зазвонил телефон. Подняв трубку, я услышал писклявый лондонский голос.

— Позовите, пожалуйста, Гая Лок… Боже, свой почерк не могу прочитать!

— Джо, — позвал я, — это ты?

— Угу, я.

— Откуда у тебя этот номер?

— Джон дал. Ты чё, не хотел, чтобы я тебе звонила?

— Ну, все не так просто… Я ведь женат, помнишь?

— А-а… — разочарованно протянула она. — Значит, не хочешь встретиться?

— В смысле? Разве ты не встречаешься с Джоном?

— Угу. Тока Джон уехал домой к жене, и мне нечего делать.

— Джо, — вздохнул я, — сейчас не самое подходящее время… Я не могу разговаривать.

— А-а… — На этот раз в голосе звучала грусть. — Так мне больше не звонить?

— Ну, как хочешь…

Повисла долгая пауза, и я услышал, как она по-детски сопит в трубку.

— Я те не нравлюсь?

— Что ты, очень нравишься! Дело вовсе не в этом… Снова пауза, еще более долгая.

— Тогда в чем?

— Джо, позвони мне в другой раз, ладно?

— Когда?

— Не знаю! Главное, не сейчас.

Все ясно: девочка ждет продолжения разговора и трубку класть не собирается. Пришлось показать ей пример. Негромко выругавшись, я налил себе выпить, а телефон зазвонил снова. Господи, надеюсь, это Джина! Увы, опять Джозефина.

— Гай, это ты?

— Джо, чем ты занимаешься?

— Ничем, — подозрительно быстро отозвалась она. — А что? Какие у тебя планы?

— Слушай, Джо, я же просил позвонить в другой раз!

— Ага, — смутилась она, — вот я и звоню.

* * *

К возвращению жены я приготовил длинную речь. Начиналась она с признания вины, плавно переходила к привычным заверениям, что мой поступок не вызван тем, что Джина недостаточно хороша как спутница жизни и любовница, и заканчивалась клятвенным обещанием больше никогда не сбиваться с пути истинного. Получилась трусливая ерунда, зато гораздо менее вредная, чем правда, — в смысле, для меня менее вредная.

Джина пришла, когда я смотрел “Улицу Коронации”. Заметив, что она еще бледнее, чем обычно, я почувствовал острый укол совести. Боже, да она, наверное, весь день из-за моей измены мучилась! Но когда супруга легла на диван и, обхватив живот руками, застонала, я понял, что ошибся: у нее снова начинаются месячные.

Болеутоляющие не помогали. Джинин живот раскалывался, и я вызвал врача. Миловидный, довольно молодой азиат явился часом позже и прежде всего одобрительно осмотрел нашу квартиру.

— Не представляете, в каких условиях приходится работать, — начал он. — Грязь, нищета, немытая посуда, испражнения на полу… Ужасно!

— Ладно-ладно, — отмахнулся я. — У моей жены страшные боли.

Потрогав ей лоб, он признал: температура высокая, но, помимо этого, ничего опасного не нашел.

— У людей с ослабленным организмом такое не редкость, — заявил доктор, направляясь к двери. — То, что для большинства — простое недомогание, для них — невыносимая боль.

— Нет, прошу вас! — преградил дорогу я. — Осмотрите се, пожалуйста!

Неохотно, но он все-таки соизволил вернуться в спальню, поднял Джинин свитер и несколько раз ткнул в бока и живот. Жена закричала от боли, а потом стала жалобно всхлипывать. Мы с доктором вышли в зал.

— Извините, вы оказались правы, а я ошибся. У вашей супруги большая опухоль в правом яичнике. Я немедленно выпишу направление, чтобы ее принял специалист.

— Что это может быть?

— М-м-м, сколько ей лет?

— Двадцать шесть.

— Ни разу не рожала? Я покачал головой.

— Видите ли, женское тело создано для размножения. Одна из основных причин, по которой западные женщины постоянно страдают гинекологическими заболеваниями, в том, что рожают слишком поздно.

Азиат — хороший парень, оскорблять его не хотелось, поэтому я просто спросил:

— Вы уверены?

— Да, да, конечно! Я попрошу, чтобы вашу жену приняли без очереди. Так сказать, в первых рядах.

Потом он задавал дурацкие вопросы о том, чем я занимаюсь, и, услышав слово “журналист”, страшно обрадовался.

— А ваша жена — музыкант? Не представляете, как я рад познакомиться с по-настоящему культурными людьми!

Сомневаюсь, что, прочитав хоть одну мою статью, азиат счел бы меня культурным и образованным! Оставив визитку на случай, если я когда-нибудь захочу написать статью о культурном азиатском докторе, он ушел.

К полуночи боль немного утихла. Все выходные Джина была слабой и апатичной, что, к счастью, означало: о моем моральном падении не вспоминали, и я получил шанс пораболепствовать и покаяться. В среду ее вызвали на обследование в Уиттингтонский госпиталь в Арчуэе. Женщина-гинеколог пригласила нас в кабинет и для начала обвинила Джину в том, что она попала на прием без очереди, зато когда наконец дошло до осмотра, глупая женщина тут же сменила тон.