Читать книгу "Доклад Генпрокурору - Вячеслав Денисов"

Напружинив мозг, ту часть его, которая уже не находилась в состоянии взвеси и могла мыслить, Иннокентий вспомнил все, что знает о векселях.

Итак, это – ценная бумага, долговой документ, обязательство уплатить кому-нибудь определенную сумму денег в определенный срок. Посмотрев на листы, Кеша понял, что не сплоховал: даты, сумма и наименование организаций за всеми подписями присутствовали. Значит...

Кажется, самое время этими знаниями воспользоваться.

Филология, это такая наука... Чтобы выразиться мягче и пристойнее, филология – это наука, не имеющая ничего общего ни с банковскими операциями, ни с валютными, ни товарно-денежными. Пожалуй, именно по этой причине Варанов, вместо того, чтобы успокоиться и снова закопать портфель, вынул один из векселей и направился в магазин.

– Вы поймите, – увещевал продавщицу Варанов, – мне тут немного задолжали, а потому у меня нет денег. Но мы люди цивилизованные, идеологически подкованные, поэтому я предлагаю вам такой вариант: вы выдаете мне две бутылки водки и тысяч... – он задумался. – Тысяч... пять рублей сдачи, а я вам передаю вексель, по которому вы или ваш хозяин можете стрясти с Терновского металлургического комбината ... Вот, посмотрите сами, сколько.

Продавщица посмотрела в бумагу, шмыгнула носом и направилась в глубь магазина.

– Я сейчас у хозяйки спрошу! – крикнула, скрываясь за дверью.

– Только я вас умоляю, не нужно думать, что я этот вексель украл! – кричал ей вслед Варанов и тряс на себе пальцами одежду. – Директор задолжал мне за руду, я за это время чуть поизносился, бывает...

Через пять минут Кешу повалили на пол, засунули головой вперед в машину «Форд» белого цвета с синей полосой и с мигалкой под сирену повезли в МУР. Но это он потом узнал, что в МУР, а сначала, сидя на сиденье, испуганно озирался по сторонам, пытаясь понять, куда следует машина с ним, двоими в форме и одним в штатском.

Было еще какое-то подозрение на то, что взяли его из-за векселя, то есть просто за мотивацию поведения, неадекватную всеобщему пониманию. «Нашел» – было очень удачно подобранным объяснением факта наличия у него ценной бумаги, стоимостью в четверть миллиарда. То, что нужно для дальнейшего развития событий. Однако после вопроса о портфеле и бумажнике, наполненном долларами, вопрос за что скручивали, отпал. Иннокентий догадался, за ч т о скрутили. И сразу понял, что теперь ему будут шить.

Из протокола явки с повинной гр. Варанова И.И., 16.06.04 г.:

«Содержание ст. 51 Конституции РФ мне разъяснены и поняты. (Роспись.)

Чистосердечно хочу признаться в том, что, действуя из корыстных побуждений, около 04.00 12 июня 2004 года я приблизился к джипу «Тойота Лэнд Круизер» г/н А234 БН и попросил водителя отвезти меня в больницу. Водитель согласился, а я, оказавшись на заднем сиденье машины, вынул из кармана приспособление для стрельбы малокалиберными патронами, заранее купленное на «Горбушке» у незнакомого мне лица кавказской народности, и произвел выстрел водителю в затылок. После того, как он скончался, я вынул из его кармана бумажник, взял с переднего сиденья портфель и вышел из машины. Портфель я выбросил в Москву-реку, а деньги в сумме 5000 долларов США и 9500 рублей потратил на собственные нужды: спиртное, еда.

Написано собственноручно. Варанов И.И. (Роспись)».

– Еще раз, Варанов. Как дело было?

Оперативник, наклонившись над столом, медленно пережевывал «стиморол» и неморгающим взглядом смотрел в лицо Варанову.

Иннокентий Игнатьевич сидел ссутулившись, взгляд его был полон усталости и того безнадежного отчаяния, что бывает присуще человеку, которого посреди океана ссаживают в лодку с дневным запасом воды. Бродяга с высшим образованием, он был далек от всех перипетий столкновения уголовного мира с защитниками Закона, а потому совершенно не понимал, что с ним происходит. Уже почти двое суток ему втолковывают откровенный бред, склоняют к признаниям, и на исходе вторых суток, помня о провалах в его памяти после пития, оперативники стали убеждаться в том, что он сам уже уверовал в непоправимое.

– Ты слышишь меня, Варанов?

Его никто не бил, хотя ему говаривали, и не раз, что в милиции бьют, и бьют жестоко. Но его не били. В камере держали – да, он голоден вот уже два дня – да, голова трещит от похмелья, а обещанные сто граммов никто так и не налил – было дело.

Табурет этот ему уже ненавистен. Едва он садится на него, перед глазами встают шесть предыдущих допросов: тяжелых, изнурительных, но законных.

«Допрос должен длиться не более восьми часов, – говорил ему этот оперативник, – и с перерывом на час. Как видишь, в этой части закон не нарушен».

И был прав, закон в этой части не нарушался. Шесть раз по семь часов с шестью перерывами. Сейчас заканчивается последний час из последних трех с половиной оставшихся.

Соглашаться на неслыханное преступление и брать ответственность за его совершение на себя – бред. Так во всяком случае казалось еще недавно. А сегодня уже не кажется. А все по недосмотру, будь он проклят...

– Ты кто по жизни, Варанов? – спрашивали по очереди двое оперов в кабинете высокого московского здания. – Ты бродяга, нищий, причем не просто нищий, а нищий спивающийся. При таком режиме дня, какой у тебя, жить тебе осталось не более пятка лет. А на зонах сейчас: три раза в день горячее питание, отрицание алкоголя, труд на природе. Это как раз то, что тебе просто необходимо. Необходимо, – наседал на Варанова тот, что с голубыми глазами, – чтобы выжить!

Действительно, казалось Иннокентию, чем мент не прав? Пища, труд, здоровье, порядком расшатавшееся... Верно говорит. А в чем вопрос-то, собственно? Откуда такая забота о чужом духе и теле?

И потек бред...

– Я в тысячный раз говорю вам, – все тише и тише с каждым разом говорил Кеша. – Я только взял портфель и кошелек. Я не убивал...

– А вот тут ты не прав, – возражал владелец пары голубых глаз. – Кто поверит в эту кашицу, Варанов? Ты хоть понимаешь, кто в джипе был?

Варанов не знал. Или вид такой делал, что не знал.

– Барыга с рынка «Динамо». Получается – кровавый передел собственности. А потому срок получишь малый. Судья тоже человек, у нее дети в школу без конвоя ходят, муж бизнесом занимается. И она понимает, что убит не самый лучший в городе человек. А потому – по минимуму, лет пять. Власть тебе благодарна будет, что укрывателя налога и явно социально опасного элемента из города убрали, а братва на зоне тебя подогреет, потому что барыг сама ненавидит. Такие дела.

– Вы с ума сошли, – шептал Иннокентий Игнатьевич, и на лице его отражался ужас, свойственный депрессивным людям, которые скорее умрут от страха, чем оторвут ножку кузнечику. – Я украл, и сейчас мне стыдно, но я не убивал!

Разговор продолжался долго. Очень долго. Двое суток. На всякий случай, чтобы Варанов о разговоре не забывал, в минуты отдыха его каждые четверть часа будили и спрашивали, не вспомнил ли он чего-то, о чем запамятовал указать во время предыдущего допроса. «Допрос» – так называли этот разговор двое в рубашках. Однако протокола Кеша так ни разу не увидел.