Читать книгу "Телохранитель - Леена Лехтолайнен"

В этот день у нас был урок математики, закон Божий и два урока домоводства. На уроке закона Божьего нам рассказывали о братьях Сепетеус. Эту историю частенько повторял дядя Яри после пары бокалов пива. Как звали отца этих парней? Интересно, а учитель сам знал?[6]На перемене мы лепили снежную крепость. Стояла влажная зимняя погода, и снег, казалось, сам превращался в снежки, снеговиков и замки. Дальше был урок математики. Математика мне всегда давалась легко, и я очень любила ею заниматься. Дядя Яри научил меня считать на спичках, и я легко освоила таблицу умножения. А на уроке домоводства я вышила небольшую салфетку. Я выбрала толстую холстину и изукрасила ее коричневыми и желтыми крестиками. Другим не нравилось это сочетание цветов, но я решила, что постелю салфетку под миску Фриды, и этот узор будет отлично сочетаться с пятнами на ее шкуре. Про больницу я вспомнила только в конце последнего урока и опять подумала, что ни слова не скажу про рысь, пусть хоть на части меня порвут своими железяками. Я даже уколола себя иголкой в руку и мужественно вытерпела боль без единого звука. Ради Фриды я была готова на что угодно.

По дороге в больницу учительница снова принялась задавать странные вопросы. Она интересовалась, спим ли мы с дядей Яри в одной комнате и ходим ли вместе в сауну. Целует ли меня дядя? Я ответила, что дядя каждый вечер перед сном целует меня в щеку. А в парилку, разумеется, мы ходим вместе, ведь от жара может закружиться голова, и поэтому кто-то должен быть рядом.

— А ты целуешь своего дядю только в щеку или еще куда?

Я наморщила лоб и вспомнила, что однажды, когда мы играли в короля и придворных, я поцеловала его руку. Это было давно, много лет назад, но учительница настойчиво продолжала выспрашивать, в какие еще игры мы обычно играем. И попросила объяснить, что это за игра в королей и придворных. Я вспомнила: стояла зима, в доме было прохладно, и дядя достал из шкафа большую теплую шаль, такую красивую, что я решила — когда-то она была королевской мантией. Вырезав из картона корону, я водрузила ее на дядю и попросила его немного побыть королем. Мы поиграли, и, как положено в сказке, я поцеловала королю руку. Но вскоре во двор на старом мотоцикле въехал сосед Хаккарайнен, и игра закончилась.

— Прошу тебя разговаривать с врачом вежливо и отвечать на все его вопросы. Ведь врач — начальник всех болезней, — предупредила меня учительница, когда автомобиль остановился.

Больница располагалась в длинном белом одноэтажном здании. Совсем рядом возвышалась огромная черная заводская труба. Учительница взяла меня за руку, и мы направились по длинному коридору. Она уверенно шла мимо дверей с номерами, лишь однажды уточнила дорогу у проходящей медсестры. Пахло чем-то странным, как в комнате у старой тетушки Кауппинен. Врач оказался пожилым мужчиной с торчащими из ушей седыми волосками и длинными усами. Я подумала, что в случае надобности можно будет за них как следует дернуть. Рядом сидела женщина. Ее звали Пиркка, и она иногда приходила к нам домой проверить, есть ли в холодильнике еда и нормально ли я питаюсь. Со мной она всегда разговаривала тихим ласковым голосом, но дядя Яри боялся ее, перед очередным визитом тщательно прибирался и покупал дорогие апельсины.

Учительница с врачом велели мне посидеть, а сами вышли в соседнюю комнату. Я с любопытством рассматривала кабинет: стол, стул и необыкновенную кровать на колесиках. Затем врач с Пирккой вернулись, оставив учительницу в коридоре, и врач велел мне раздеться.

«Начальник всех болезней, — подумала я. — Наверное, он, как Иисус Христос, умеет воскрешать людей из мертвых». Дядя говорил, во имя Христа на земле совершалось много плохих дел, хотя сам Иисус был очень хорошим человеком. И меня вот теперь заставят рассказать про нашу рысь. Ничего не выйдет! Я разделась, размышляя о том, умеет ли врач, как Господь, видеть людей насквозь.

И снова доктор спрашивал меня про шрамы, и опять я повторила, что у нас живет кошка с плохим характером. Потом он заметил на моей руке след укола, и пришлось рассказывать про вышивание на уроке труда. Затем мне велели подняться на странное кресло, у которого были подставки для ног по обе стороны от сиденья. Я была такой маленькой, что ноги едва доставали до этих странных железных штук. Наверное, доктор решил поиграть в индейцев, потому что привязал меня за щиколотки к этим подставкам. Я вспомнила книжку, которую мне дядя читал вслух, про одного белого, которому пришлось жить среди индейцев. И он видел, как местные жители для забавы привязывали белых к брюху лошади и пускали ее вскачь. Наверное, врач решил, что это кресло похоже на лошадь. Он набросил мне на живот легкое покрывало, и это оказалось очень кстати, поскольку в кабинете было прохладно.

— Расслабься, закрой глаза и представь, что ты лежишь на солнышке на берегу озера или на полке в теплой сауне, — произнес он медовым голосом, но я была настороже.

Наверное, он пытается усыпить мое внимание, чтобы сделать мне укол сыворотки правды. Я заметила в руках у доктора такую же странную металлическую штуку, которую в меня пытались засунуть в школе, и снова завизжала и задергалась, пытаясь освободить ноги, но они были крепко привязаны к подставкам. Я больше не хотела играть в индейцев. Пиркка молча сидела в углу, глядя на меня. Доктор не пригласил ее играть с нами.

— Хилья, пожалуйста, перестань шуметь. Если ты не успокоишься, мне придется привязать руки тоже. И сделать укол успокоительного лекарства.

Я сразу сообразила, что он собирается вколоть мне сыворотку правды, и пообещала вести себя хорошо. Он сунул внутрь меня эту металлическую штуку с зеркальцем на конце, но на этот раз она была не такой холодной и противной, как тогда в школе.

— Умница девочка, — сказал мне врач таким же тоном, каким сосед Хаккарайнен обращался к лошади, положив ей на спину седло.

Он вытащил эту штуковину и тут же засунул в меня что-то теплое и резиновое, кажется руку в специальной перчатке. Но мне уже было все равно. Я ничего им не рассказала, я не выдала Фриду!

Наконец врач освободил мои ноги и попросил перевернуться на живот. Я с опаской послушалась: в таком положении я не видела его рук. Он осторожно потрогал мне попу, потом натянул на нее одеяло и спросил:

— Ну и как тебе живется с дядей Яри? Хорошо?

— Очень хорошо!

— И у вас есть общая тайна? Она касается того, что у дяди в трусах?

— Нет! Разве бывают такие идиотские тайны? — Я даже расстроилась, что доктор оказался совсем дураком.

— А он не делает с тобой ничего плохого?

— Нет! У меня самый лучший на свете дядя! — От возмущения я даже привстала с кресла, прикрываясь одеялом. — Да сделайте мне хоть сто уколов этой сыворотки, я вам все равно ничего не скажу! Наша тайна вас не касается!

Я страшно разозлилась от этих глупых разговоров. О таких вещах шептались только глупые мальчишки на перемене, зачем доктор принялся обсуждать со мной всякую ерунду?