Читать книгу "Внутри газовых камер. Подлинный рассказ работника крематория Освенцима - Шломо Венеция"

стерты. А что происходило с пеплом в печах после сожжения тел?

От пепла тоже нужно было избавиться, чтобы не осталось никаких следов. Тем более что некоторые кости, например тазовые, плохо горели как в печах, так и в ямах. Поэтому самые толстые кости вынимали и дробили отдельно, а затем смешивали с пеплом. Все это делали во дворе крематория, за зданием. В Крематории III, например, место для измельчения праха находилось в углу рядом с больницей и лагерем для цыган. После дробления прах перевозили на небольшой тележке. За ним регулярно приезжал грузовик, увозивший его на выброс в реку. Иногда я менялся местами с одним из тех, кто отвечал за дробление костей. Это давало мне возможность подышать свежим воздухом и отдохнуть от гнетущей, затхлой атмосферы крематория.

«В печном зале», Давид Олер, 1945 г. Акварель и индийские чернила по бумаге. Мемориальный музей борцов гетто, Израиль

Неужели процесс отравления газом и кремации никогда не прекращался?

Мы работали в две смены: одна днем, другая ночью. Работа никогда не прекращалась. Это был бесконечный конвейер. Лишь однажды пришлось остановить работу на два дня из-за проблем с дымоходом. От перегрева кирпичи расплавились и заблокировали выход воздуха. Для немцев потеря двух дней работы была трагедией. Один молодой польский еврей, надевший на себя мешковину, чтобы защититься от копоти и жара, открыл основание дымохода сбоку, чтобы удалить проблемные кирпичи. Я заметил блестящие кирпичи, покрытые человеческим жиром. Из-за перерыва возобновить работу над последними тремя сотнями трупов было особенно трудно. От жары они разлагались. Но не коченели, как это бывает с людьми, умершими естественной смертью: отравленные газом тела плавились. Я пытался вытащить одно тело, но кожа слезала, оставаясь у меня в руке. Это было ужасно.

Получается, работа возобновлялась сразу же, как только прибывала новая группа. А что вы делали, пока люди находились в раздевалке?

Как правило, я отдыхал, пока не нужно было приступать к «работе». Но иногда я находился в комнате, чтобы помочь проследить, чтобы все шло как можно более гладко. Нас не могло быть много – всего несколько человек. Не думаю, что желание облегчить страдания этих людей, которым предстояло умереть, можно назвать «сотрудничеством». Например, я помогал пожилым людям раздеваться и старался уберечь их от ударов.

Однажды я увидел мать с двумя дочерьми, которым, наверное, было около двенадцати лет. Они не раздевались, а просто стояли и смотрели на других, окаменев. Они приехали из Бельгии, несомненно, из богатой, изысканной семьи. Чтобы их не ударили, я заговорил с ними по-французски – ну, на свой лад. «Мадам, – сказал я, – поторопитесь, потому что сейчас придет немец и ударит вас». Я понял, что она стесняется раздеваться на людях, поэтому сказал ей: «Вас никто не увидит! Не волнуйтесь», – и загородил их спиной от остальных, чтобы им было комфортнее. Краем глаза я увидел, что они наконец-то решили раздеться. Если бы немец увидел их, то непременно ударил. По крайней мере, от этого я их спас. Они ушли вместе со всеми.

Пытались ли люди задавать вам вопросы?

Нет, насколько я помню. Они были совершенно разбиты после поездки и сосредоточены на том, что нужно было делать в тот момент. Некоторые просто стояли, пытаясь понять, что их ждет. Процедура раздевания длилась не менее часа, если не полутора часов. Порой она затягивалась и на все два. Все зависело от людей: чем старше они были, тем дольше все тянулось. Первые вошедшие в газовую камеру могли оставаться там в ожидании более часа. Некоторые женщины торопились поскорее покончить со всем. Они думали, что для первых душ будет чище, но в итоге, ожидая голыми, страдали едва ли не больше остальных.

Все происходило точно так же, когда на смерть отправляли группу заключенных, отобранных внутри лагеря?

Этих заключенных редко отправляли в наш крематорий. Когда прибывала такая группа, это было самое страшное. Они уже знали, что их отправляют в газовую камеру, на верную смерть. Как правило, они проводили какое-то время в изолированном бараке, пока немцы не решали, что их набралось достаточно для отправки в газовую камеру, чтобы не тратить попусту «Циклон Б». Помещение было очень просторным, и чем плотнее были набиты люди, тем меньше газа требовалось немцам для умерщвления своих жертв.

Как правило, люди были настолько слабыми, больными и безропотными, что не поднимали особого шума. На лагерном жаргоне этих заключенных, доведенных до крайнего истощения, – одна кожа да кости – называли мусульманами. Думаю, это связано с позой, которую они принимали, когда падали от изнеможения во время бесконечных перекличек. Они делали все, чтобы не упасть на землю, и стояли из последних сил, но, когда эти последние силы их наконец покидали, ноги сами сгибались в коленях под тяжестью тела, а голова падала вперед. Они оказывались на земле в позе мусульман во время молитвы. Если капо не приканчивал их на месте, то брал их номер для следующего отбора.

А что происходило, когда эти заключенные прибывали в крематорий?

Они должны были раздеться, не поднимая шума. Когда людей было не слишком много, немцы выводили их через служебную дверь прямиком в атриум. Я помню, что однажды среди них вспыхнуло небольшое стихийное восстание. Люди отказались спускаться по ступенькам и столпились у входа, в результате чего никто не мог спуститься. Но они не успели ничего толком сделать. Сразу же подоспел Молль, который находился неподалеку, и принялся кричать. Когда понял, что этого недостаточно, он взял в руки огромный пест, которым обычно размельчали пепел. Со всей силы он обрушил его на головы ближайших людей. Он точно раскроил им черепа. Остальным, напуганным, ничего не оставалось, кроме как идти вперед, хотя они прекрасно понимали, куда идут.

«Выгрузка голых женщин», Давид Олер, 1946 г. Акварель и индийские чернила по бумаге. Мемориальный музей борцов гетто, Израиль

Постигала ли та же участь самых слабых, которых привозили в крематорий на грузовике?

На грузовике обычно привозили тех, кто оставался в вагонах. Когда прибывал поезд, людей, которые уже не могли ходить, больных, инвалидов и стариков бросали на грузовики и везли во двор крематория. Но, как правило, их отправляли в крематории IV или V, и лишь в редких случаях – в крематории III или II. Когда там уже не оставалось места, их отправляли в наш. Часто таких людей было не более тридцати или около того. Грузовики выгружали