Читать книгу "Милый друг Змей Горыныч. Сборник литературно-философских эссе - Евгений Валентинович Лукин"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, может быть, Алеша Попович прав? Может быть, за Змеем Горынычем действительно водится содомский грех? Может быть, он действительно достоин изгнания, достоин кары, достоин смерти? Старинная былина и здесь ответствует напрямую, без утайки.
XЭпическая песнь о Добрыне Никитиче начинается с того, что родная матушка уговаривает двенадцатилетнее чадо не топтать в чистом поле детей Змея Тугарина — «змеенышей», не купаться в быстрой Пучай-реке. Молоденький Добрыня, конечно же, нарушает материнский запрет: надев модный головной убор — «шапку земли греческой», он отправляется в путь «со своею дружиною хороброю».
Эта дружина, состоящая из сверстников героя, подобна другой мальчишеской ватаге Чурилы Пленковича («змеенышей»), что верховодит в окрестностях Пучай-реки и порою ездит в Киев разорять сады-огороды, избивать прохожих и бесчестить «молодых молодицек». Перед нами обычные союзы подростков, противостоящих друг другу по известному принципу — двор на двор, улица на улицу, деревня на деревню.
Подойдя к Пучай-реке, «хоробрая дружина» раздевается донага и. не решается войти в воду, несмотря на жаркую погоду. Ее останавливает табуированный страх: каждому «воителю» отец-мать строго наказывают не купаться в опасном месте. Один Добрыня Никитич отваживается на заплыв, и стремнина уносит его к белокаменным пещерам, где разражается «великая битва» со Змеем Горынычем.
Современные исследователи усматривают в этом купании древний обряд посвящения (инициации), поелику «с точки зрения бытовой не объяснить ни молодости Добрыни, ни запрета матери, ни кипения реки, ни прилета Змия, ни появления на берегу шапки земли греческой» (Фроянов, Юдин). В «обрядовой теории» особенно умиляет постулат о ритуальной обнаженности юного героя, как будто деревенские мальчишки издревле купаются не голышом, а в трусах фабрики «Красное знамя».
В то же время пресловутая «шапка земли греческой» или «греческая шапка», которую исследователи порою отождествляют с «монашеским куколем» (Миллер) и называют «знаменем нового христианства» (Пропп), является на деле распространенным головным убором языческого средневековья. Ее носит герой «Саги о людях из Лаксдаля» Гилли Русский. Ее дарит Харальд Синезубый храброму викингу Гуннару из Хлидаренди. Ее вручает скальду знаменитый конунг Кнут Могучий: «сняв с головы греческую шляпу, украшенную золотом и золотыми шишечками, велел своему казначею наполнить ее серебром и отдать скальду». В конце концов, верховный ас Один также носит широкополую шляпу, которая в скандинавских римах именуется «греческой» (Успенский).
Вышедший на берег Добрыня Никитич сталкивается со Змеем Тугариным один на один: к тому моменту «хоробрые дружинники» уже разбегаются куда глаза глядят. Двенадцатилетний герой наг, у него в руке только модная греческая шапка, поскольку остальную одежду и оружие прячет Змей. Возбуждаясь, тот грозит изнасиловать обнаженного нимфета:
Я хочу тебя силком сглотать, Хочу тебя да в хобота склонять, «Добрыня и Змей»Молоденький Добрыня ясно осознает, что такое надругательство обратит его в некое женоподобное существо, подлежащее общему осмеянию и презрению, и навсегда лишит возможности стать полноправным мужчиной — настоящим дружинником, настоящим предводителем. Естественно, он сопротивляется такому «склонению в хобота» как может: запорашивает желтым хрущатым песком змеиные глаза, кидается шапкою, наполненной песком, и больно ушибает ею «хобота», а затем добивает рухнувшего насильника дубиной. Впоследствии этот необычный способ борьбы с врагом будет называться «шапкозакидательством». Расхрабрившийся молодец проникает в белокаменные пещеры, где обнаруживает похищенную красавицу:
Лежит княгиня на перине перовыя, На подушечках на пуховыих, На правой руке у ней змеинчишко, На левой руке змеинчишко. «Добрыня Никитич и отец его Никита Романович»Убив Змея Тугарина и вызволив молодицу, Добрыня Никитич напрасно дожидается княжеской награды от Владимира Красное Солнышко: «за выслугу великую князь его ничем не жаловал». Оно и понятно: Владимир, как и Тугарин, имеет варяжское происхождение, а значит, совершает те же деяния, те же проступки, какие обычно совершает скандинавский властитель: «с течением времени случилось так, что ярл стал распутничать. Доходило до того, что по его велению хватали дочерей почтенных людей и приводили к нему домой, и он делил с ними ложе неделю или две, а потом отсылал домой» («Сага об Олаве сыне Трюггви»). Летописец Нестор сетует, что киевский князь содержит в разных городах восемьсот наложниц и все равно «ненасытен в блуде, приводя себе замужних женщин и растляя девиц». Похищенные славянки томятся не только в белокаменных пещерах Змея или высоких теремах Владимира. Арабский путешественник Ибн Фадлан воочию наблюдает, как варяги торгуют ими на восточных базарах: «у каждого из них скамья, на которой он сидит, и с ними девушки — восторг для купцов. И вот один из них сочетается со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. Иногда же соединяются многие из них в таком положении один против других, и входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и таким образом застает его сочетающимся с нею, и он не оставляет ее, или же удовлетворит отчасти свою потребность».
Народная память запечатлевает в преданиях, песнях, сказках, поговорках неприглядный змеиный облик варяга, являющегося не столько страстным любовником, сколько похотливым насильником. Вот сказочный Иван Царевич обезглавливает одного за другим трех змеев, пытающихся силою засватать царевну Марфу, и сам женится на ней. Вот бедная вдова заговаривает огненного змея никогда к ней «не летати, не ходити, обиды и зла не творити». Вот суеверная девица тайком крестит отстегнутые крылья змея, чтобы избавиться от него. Вот красавица, потерявшая невинность до брака, в свадебной песне сравнивает себя с садом-виноградом, вытоптанным конем (всадником). Вот мужик-матерщинник, как бы подспудно поминая Змея Горыныча, спрашивает о неизвестном наглеце: «Это что за х…. с горы?» Понуждение, своеволие, насилие определяют трагическую антиномию русского Эроса. Народное творчество свидетельствует о серьезном противостоянии рода местного, славянского, и рода пришлого, русского, который, обладая властью, обладая силой, унижает, оскорбляет, ворует и продает исконную красоту.
Могущество народа зиждется на любви.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Милый друг Змей Горыныч. Сборник литературно-философских эссе - Евгений Валентинович Лукин», после закрытия браузера.