Читать книгу "Суворов - Сергей Анатольевич Шаповалов"

осушил её.

– Вот ещё сыр, – протянул поднос ординарец. – Откушайте.

Розенберга всего перекосило:

– Отстань ты с этим сыром! Я его на всю жизнь наелся!

В это время, отстреливаясь, подошли передовые посты. Розенберг приказал им расходиться по флангам. Сквозь пелену снега с дождём уже можно было различить марширующие колонны. Эхом среди гор доносился бой барабанов и визг флейт.

– Добров! – накинулся на меня Розенберг. – Чего ты стоишь?

– Занимаю оборудованные позиции, – ответил я.

– На черта они тебе сдались, эти оборонительные позиции? Кати пушки вперёд, да бей в упор.

– Но в случае отступления я их не успею оттянуть, – возразил я.

– Отступления? – побагровел от злости Розенберг. – Кто здесь собрался отступать? Покажите мне его? – он обвёл пылающим взглядом строй солдат. – Да я того собственными руками задушу.

– Да нету тут таких! – засмеялись солдаты. – Мы что раки, задом ходить?

Я приказал катить пушки вперёд, прямо к наступающим колоннам. Перетащили орудия через ручей, выкатили на возвышенность. Прямо на нас стройным шагом шли гренадёры в меховых шапках. Пушкари катили лёгкое полевое орудие. Офицер гордо восседал на белом коне, размахивая шпагой. Сбоку барабанщики отбивали такт. Повизгивали флейты. Красиво идут. Кто-то показал офицеру на нас. Тот пожал плечами и поторопил коня. Я отдал приказ открыть огонь.

После первого залпа музыка оборвалась. Раздались крики и стоны. Мимо пронеслась белая лошадь с окровавленным седлом. Голова колонны сбилась в кучу. Полевое орудие валялось на боку с разбитым лафетом.

– Поторапливайся! – орал я не своим голосом.

Заряжающий споткнулся, но заряд не уронил. Из горла его хлынула кровь. Я подхватил холщовый картуш с порохом и запихнул его в ствол. Следом пыж. Следом ядро. Вокруг жужжали пули.

– Залп! – приказал я.

Пушки одна за другой ухнули, посылая смерть во врага. Из-за наших спин выкатила волна егерей. На миг замерла, дала залп из ружей и бросилась в штыковую. За ними плотным строем гренадёры обтекли нас.

Я приказал поднять стволы и продолжать беглый огонь. Впереди творилось что-то страшное. Свалка, крики, стоны…

– Зарядов нет, – услышал я.

Что теперь?

– Добров! – подлетел на муле Розенберг. – Почему молчим?

– Заряды закончились, – доложил я.

– Так чего встал? Оставь орудия – и в штыковую.

Я вынул шпагу и повёл артиллеристов в бой. Мы догоняли первую линию, а вторя подпирала нас. Но французы! Они бежали. Иногда офицеры заставляли солдат останавливаться и вступать в штыковой бой. Не тут-то было. Если первая линия атаки останавливалась, то вторая напирала и прорывалась вперёд.

– Добров! – опять подлетел Розенберг. Сабля его была обломана. Смотреть на небо было страшно: большой, в мокром плаще, на низком муле. – Тебе пушки нужны?

– Хотя бы одну! – ответил я.

– Вон! – указал он обломком сабли вперёд на холм.

Я увидел, как французы поднимают пушки и готовят позицию.

– Вижу!

– Так иди и возьми их! – И поскакал дальше.

Я повёл за собой роту артиллеристов. Нас встретила цепь французских мушкетёров. Мы бросились в штыки и проломились сквозь линию. Нам помогли спешившиеся казаки, лихо орудуя саблями. На горном уступе, где стояла французская батарея, завязалась отчаянная схватка. Меня пытались бить штыками. Левой рукой с широким тесаком, я отбивал штыки и рубил правой, в которой сжимал длинный палаш, поданный мне Григорием со словами: Спрячьте вы свою шпажонку. Я раскроил головы двум солдатам и проткнул горло офицеру. Меня двинули чем-то тяжёлым по затылку. Я упал на колени, но тут же поднялся и вновь ринулся в схватку.

Мы отбили батарею. Я приказал развернуть гаубицы в противоположную сторону. С уступа, как на тарелке гарнир, было видно все поле битвы. Волна сходилась с волной. Дым от выстрелов висел над полем. В стороне Швица река делала изгиб и становилась широкой. Через русло был перекинут прочный бревенчатый мост, по которому подходило подкрепление к французам. Они уже переправили две полевые пушки. Следом шла кавалерия. Я приказал открыть огонь. Тяжёлые ядра угодили прямо в скопление драгунов. Кони понесли всадников на свою же пехоту. Возникла давка. Ещё залп, полевая пушка подскочила и перевернулась вверх колёсами.

– Добров! Сукин сын! – орал снизу Розенберг, грозя мне обломком сабли. – Мост мне не снеси!

Я приказал перенести огонь на другой берег, где шла колонна неприятеля. Несколько точных попаданий, и колонна разбежалась, оставляя десятки убитых и покалеченных. Через короткое время французы толпой бежали по мосту уже в обратном направлении. Наши гренадёры ворвались следом на другой берег. Я приказал тащить пушки к мосту.

– Смотри-ка, ваше благородия, что я приобрёл! – Сияя от счастья, Григорий подвёл мне молодого белого коня под французским седлом.

– Спасибо, – поблагодарил я его, взобрался в седло и поскакал вслед за наступающими войсками.

Розенберга я догнал уже в городе. Он широко шагал, немного прихрамывая. В руке все ещё сжимал обломок сабли. Следом за ним семенили двое адъютантов и рослый казачий есаул. Я спрыгнул на землю, передал поводья казаку и последовал за Розенбергом.

В нос ударил запах свежего хлеба, отчего живот скрутило. Розенберг ногой распахнул ворота и вошёл в просторный двор, где ютилось несколько каменных построек, а среди них вырастал двухэтажный особняк.

– Что у тебя там? – спросил он повара, вертя перед его носом обломок сабли.

– Ля пен? – жалобно проблеял он.

– Покажи! – потребовал Розенберг.

Повар раскрыл дверцу пекарни, и мы чуть не потеряли сознание от свежего духа горячего хлеба.

Розенберг взял протянутую буханку, как сокровище.

– О, Господи, – выдохнул он. Отщипнул кусок и отправил его в рот. Обернулся: – Добров, – почему-то позвал он меня. – Хочешь хлеба?

– Так точно, – закричал я, и слюна наполнила рот.

Розенберг кинул мне буханку. Я её поймал и тут же несколько рук потянулись к сокровищу. Хлеб вмиг был разорван и съеден.

Розенберг направился к особняку. На пороге его встретил французский лейтенант.

– Сюда нельзя, – запротестовал он.

– Кому нельзя? – взревел Розенберг. – Мне, русскому генералу?

Офицер еле успел увернуться от обломка сабли и скатился с крыльца.

В просторной трапезной стоял стол, накрытый белой скатертью. Тлели угли в камине. На столе чистая фарфоровая посуда с золотой каёмкой ожидала начала трапезы. Нас встретил слуга в малиновом жилете с белоснежным полотенцем через руку.

– Господа, господа, – затараторил он по-французски. – Сюда нельзя. Скоро прибудет господин Массена на обед.

– Не прибудет, – отрезал Розенберг. – Я вместо него.

Генерал с такой силой вогнал обрубок сабли в стол, что тарелки подпрыгнули и жалобно звякнули, а по столешнице пошла трещина. Розенберг устало плюхнулся в кресло и приказал:

– Подавайте обед.

Оглядел нас и недовольно сказал:

– Добров, что за вид у вас? Как у разбойника. Приведите себя в порядок. И