Читать книгу "Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич"

соседи с Востока и Запада, вечно обеспокоенные ростом мусульманской угрозы в Южной Италии, ужаснутся его политике и объявят Пьетро предателем веры. Но для Пьетро, истинного венецианца, торговля всегда была желаннее кровопролития – и, уж конечно, во много раз выгоднее.

На пути торговой экспансии оставалось только одно препятствие – славянские пираты у берегов Далмации. Последний большой поход против них, во главе с Пьетро Кандиано I в 887 г., закончился катастрофой: сам дож погиб в сражении; и, хотя его внук лет через шестьдесят сумел отчасти восстановить честь семьи и республики, угроза не стала меньше. Об этом говорит хотя бы то, что всю вторую половину X в. Венеция платила ежегодную дань, чтобы обеспечить своим кораблям безопасный проход через узкие воды Адриатики. Но Пьетро Орсеоло был не из тех, кто поддавался шантажу. Вступив в должность, он запретил дальнейшую выплату дани и, когда подошло время очередного взноса, направил к берегам Далмации шесть галер для защиты от потенциальных актов возмездия. Как и следовало ожидать, завязалась битва, по итогам венецианцы взяли под контроль остров Лисса[37] – один из главных пиратских оплотов – и радостно возвратились в лагуну на своих кораблях, битком набитых пленниками обоих полов.

Венеция выиграла первый раунд, но пираты еще не сдались. Основные их базы близ устьев Наренты и Цетины нисколько не пострадали, и морские разбойники обрушили всю мощь своего гнева на беззащитное население прибрежных городов. С этнической и языковой точки зрения пираты не имели ничего общего со своими жертвами. Они принадлежали к славянскому народу хорватов, мигрировавшему на запад из Карпатских гор в VI–VII вв. (в рамках массового продвижения славян по Балканскому полуострову) и в X в. основавшему собственное королевство. Но это государство охватывало далеко не все побережье Далмации, на котором располагались еще и независимые города – Пола, Зара, Трау, Спалато[38] и многие другие, более мелкие поселения. Их обитатели, предки которых говорили на латыни и были гражданами Рима, взирали на хорватских соседей как на варваров-выскочек. Формально все эти города, кроме Зары, подчинялись Константинополю, но на практике это почти ни в чем не выражалось. По словам одного историка, «императора официально чествовали и уважали, но никто его не слушался, потому что он и не отдавал никаких приказов»[39]. Прекрасно понимая, что от Византии помощи не дождешься, далматинские города воззвали о спасении к Венеции.

Тем самым они дали Орсеоло превосходный повод завершить начатое – если он вообще нуждался в каком-то поводе. 9 мая 1000 г., в день Вознесения, дож посетил мессу в соборе Сан-Пьетро ди Кастелло и принял из рук епископа Оливоло освященное знамя[40]. Из собора он торжественно проследовал к гавани, где уже стоял наготове огромный венецианский флот. Поднявшись на борт флагманского корабля, дож распорядился поднять якоря. Ночь они переждали в порту Езоло, а наутро следующего дня прибыли в Градо, где патриарх (все тот же наш старый знакомец, Витале Кандиано, за тридцать лет пребывания в этой должности явно утративший вкус к политическим интригам и превратившийся в верного слугу республики), встретил дожа со всеми подобающими почестями и вручил ему мощи святого Гермагора[41]. Наконец, 11 мая, изготовившись к предстоящей борьбе не только материально, но и духовно, Пьетро Орсеоло повел свои корабли через Адриатику.

В описании Иоанна Диакона путь этого флота вдоль побережья Далмации напоминает скорее триумфальное шествие, чем военную кампанию. Епископы, бароны и городские старейшины приветствовали венецианцев в каждом порту. В честь дожа устраивали общественные приемы; навстречу ему из церквей выносили святые реликвии; многие клялись дожу в вечной верности, а некоторые молодые люди по собственной инициативе вставали под венецианское знамя, чтобы присоединиться к походу. В Трау брат хорватского короля добровольно объявил себя вассалом Венеции и предоставил своего малолетнего сына в качестве заложника (позднее тот вырос и женился на дочери дожа). Впервые дож встретился с противником лицом к лицу только в Спалато, куда прибыли для переговоров пиратские вожди из устья Наренты. Корсары были не в том положении, чтобы диктовать условия: в ответ на отступление венецианского флота они согласились отказаться от ежегодной дани и прекратить нападения на венецианские суда, следующие по своим делам через Адриатику.

Увы, нарентинцы не могли говорить от имени всех прибрежных островов. Курцола[42] не проявила сговорчивость, и ее пришлось подчинить силой, а население Лагосты[43] надеялось на свою островную крепость, которая слыла неприступной, приготовилось оказать еще более серьезное сопротивление. Но венецианцы приняли вызов. Подступив к стенам крепости под градом камней, которыми осыпали их защитники, они вскоре пробили брешь в основании одной из башен – по счастливому стечению обстоятельств, именно той, в которой осажденные хранили запасы воды. После этого, как пишет Иоанн Диакон, который, по всей вероятности, присутствовал при этих событиях как друг и преданнейший слуга Орсеоло:

…неприятели, совершенно павши духом, сложили оружие и на коленях молили ни о чем ином, а лишь об избавлении от смерти, премного их страшившей. Посему дож, будучи человеком милосердным, решил пощадить их всех, настояв лишь на том, чтобы город их был разрушен… Архиепископ Рагузы со своим клиром приветствовал его, принес дожу присягу на верность и выказал ему множество знаков повиновения[44]… Затем он проследовал еще раз через те же города, которые только что посетил, и с великим торжеством возвратился в Венецию.

Подданные встретили его всеобщим ликованием, что и неудивительно. Вопрос о том, как долго нарентинские пираты будут держать свое слово, оставался открытым, но, по крайней мере, они убедились, что с Венецией шутки плохи, а судьба Лагусты стала наглядным тому примером. Кроме того, республика утвердила свою власть над восточным побережьем Адриатики. Формально эти земли все еще не принадлежали Венеции; далматинские города и селения, принесшие дожу клятву верности и пообещавшие платить ежегодную подать[45], делали аккуратные оговорки, касавшиеся общего сюзеренитета Византии, а дож, со своей стороны, охотно его признавал. Но отныне во всех основных морских портах можно было открыть торговые склады и фактории, что сулило беспрепятственную торговую экспансию вглубь Балканского полуострова.

Стратегических выгод тоже было немало: Венеция обзавелась альтернативным источником провизии на случай нужды. Несмотря на то что острова Риальто еще не были застроены полностью, пахотной земли на них уже давно не хватало для обеспечения быстро растущего населения. В отношении поставок продовольствия Венеция зависела от материка: потому-то ей и пришлось так нелегко семнадцатью годами ранее, когда Оттон II перекрыл сухопутные и речные пути к лагуне. Но отныне и в обозримом