Читать книгу "Ты в порядке. Книга о том, как нельзя с собой и не надо с другими - Алина Адлер"

— Хочу «в стаканчик» — хочу отдохнуть с детьми на море, — не моргая чеканит Соня.

— Хорошо. Но ты делаешь противоположный выбор. О чем ты думаешь в этот момент? Какие испытываешь ощущения?

— Мне как-то неловко становится, — пожимает плечами Соня.

— А родители просят тебя поехать на дачу?

— Нет, не просят. Я сама думаю: они там пашут, а я тут на пляже валяюсь… Нет, я так не могу! Что все подумают?!

— Соня, а «все» — это кто?

— Ну-у… ВСЕ ЛЮДИ, — разводит руками клиентка.

«Что ЛЮДИ подумают».

«Что ВСЕ скажут».

«Как ВСЕ отреагируют».

«ВСЕ меня не поймут».

«Как ВСЕ отнесутся к моим словам (изменениям, желаниям, потребностям)».

На первой, пятой или двенадцатой консультации одна из этих фраз звучит от каждого моего клиента.

«ВСЕ». В чем сила их влияния?

«ВСЕ». Почему их слово, мнение и опыт часто бывают важнее собственных желаний, выбора и потребностей?

«ВСЕ». Существуют ли они на самом деле?

Островок в диалоге с клиентом, где обнаружились «все», я освещаю узким лучом прожектора. Знаете, как это бывает в многотысячном концертном зале? Толпа зрителей, залитая темнотой, и человек на сцене. Темноту вдруг раздвигает луч прожектора. Он выхватывает из черноты в десятом ряду девушку, сияющую от счастья, или статного пожилого мужчину в центре второго ряда, или женщину, сложившую руки на подоле вечернего платья. Огромный зал со ВСЕМИ… Но в тот момент подсвечен кто-то один — важный сейчас. Тот, кого человек на сцене наделяет особой значимостью.

Я и мой клиент не знаем заранее, чья фигура, лицо, снова окажутся в луче прожектора и какой именно вклад сделал этот человек в происходящее на «сцене». Поэтому мы начинаем поиск, рисуя лучом зигзаги по «всем» и, признаться, не сразу попадая:

— Соня, я слышу: тебя беспокоит, что подумают «все люди». Но это больше семи миллиардов человек населения Земли…

Улыбка повела уголки ее губ вверх.

— «Все люди» в пределах России? Города? — продолжаю я сужать круг.

— Самой смешно. Нет, конечно. Это родственники. Соседи, например, еще. Ну, те, кто меня знает. И сами родители в первую очередь, — перечислила Соня.

В Сонином «зале» мы подсветили небольшую группу людей: родственники, соседи, родители. Присаживаемся рядом, чтобы прислушаться к ним и уже не оглядываться на «всех».

— А что они подумают? — спрашиваю я.

В поисках ответа Сонин взгляд неспешно прогулялся по кремовым стенам кабинета, цепляясь то за слоновий хобот на черно-белом фотопанно, то за угол оконной рамы, то за крепление для жалюзи под потолком:

— Ну-у… Подумают, что я плохая дочь... Не помогаю родителям… Бросила их…

— Соня, откуда ты знаешь, что они именно так подумают? И, главное, как ты об этом узнаешь?

— Мне так кажется. Как я об этом узнаю? Не знаю… Но я думаю, что они так подумают.

— Соня, ты не помогаешь родителям? Ты бросила их? У них и правда есть реальный повод так думать?

Нет, нет, нет — ответ на все вопросы. Соня помогает родителям. Родители помогают Соне. Нормальная, вполне дружная семья. Мы с Соней заглянули в прошлое, и оказалось, что у нее даже нет опыта осуждения со стороны родителей. Оказалось, что весь этот сюжет, насыщенный опасениями, выстраивается исключительно в ее голове. Оказалось, что переживания вызваны лишь ее «кажется». Мама с папой всегда рады дополнительным рукам на грядках и в теплице — по умолчанию. А «дополнительные руки» всегда наготове — по умолчанию.

А что между этими «по умолчанию»? Отсутствие ясности: в каких объемах, местах, обстоятельствах необходима помощь. Вы действуете по привычному сценарию, не думая о других возможных вариантах.

Вы не можете знать, что думает о вас другой человек, пока он сам об этом не скажет.

Близкие люди — это не «ВСЕ». Это конкретные: мама, папа, бабушка, брат, тетя, муж, подруга.

И в отношениях с ними есть полезная опция, которая часто не используется: ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ и ПРОЯСНЯТЬ СИТУАЦИЮ.

Близким можно сообщать о своих опасениях, с ними можно договариваться и общаться на волнующие темы.

Соня поэкспериментировала с вопросами:

«Мам-пап, я знаю, что вы всегда рады моей помощи на даче, а мне несложно вам оказывать ее. Но сегодня я хочу провести свой выходной на море. Хочу, но готова отказать себе в своем желании, потому что переживаю, что вы посчитаете меня плохой дочерью, если я не поеду помогать вам. Думаете ли вы обо мне так?»

«Мама, папа, мы можем договориться? Когда вам понадобится помощь на даче, вы скажете мне об этом заранее, чтобы я могла спланировать свой отдых?»

«Хватает ли вам от меня поддержки и помощи?»

Диалог и прозрачные договоренности дают шанс проявиться альтернативным вариантам ситуации. Две крайности: «когда я на даче с родителями — я хорошая дочь» и «когда я отдыхаю и не помогаю — плохая дочь» — это мало. Между этими полярностями как раз и возникает тревога, натягивается напряжение, которое заряжено фантазиями на тему «что подумают все».

Я не знаю, что ответят Сонины родители. И я не знаю, будет ли для нее актуально после нашей сессии задавать подобные вопросы. Она взрослая женщина, которая не обязана отпрашиваться и которую никто не может заставить сделать что-либо против ее воли. Но я точно знаю, что с этого момента огромный зал, наполненный эфемерными «всеми», сожмется до двух человек.

***

Возвращать, уточнять, фокусировать, отсекать лишнее, смотреть безоценочно, отделять «показавшееся», рассматривать ситуацию, не придавая дополнительного значения событиям, — моя работа как психотерапевта. Она бывает похожа на работу следователя. Но следователь подсвечивает этими инструментами место и мотивы преступления, а я — реальность своих клиентов. И я не знаю другого способа осознанно отделять себя и свои потребности от «общественного мнения», «всех», «других» и «остальных».

В середине сессии Сониных «всех» оказалось больше, чем родителей.

— Соня, я вернусь к фразе, сказанной тобой в начале: «Подумают, что я плохая дочь... Не помогаю родителям… Бросила их...» Давай поищем, где ты могла услышать и присвоить себе эти слова? Чей голос их произносит? Может, кто-то когда-то научил тебя так думать? Возможно, даже неспециально, — продвигаемся мы с Соней дальше между рядов со «всеми».

— Теть Люда, возможно. Давний друг семьи, соседка наша. Я помню ее всю жизнь, с самого раннего детства. Она нам как родная. Со своей семьей у нее не сложилось, и она в детстве часто сидела со мной, из садика забирала, я даже иногда ночевала у нее.

У теть Люды вообще судьба непростая. Они с сестрой в детстве рано осиротели. Сперва жили с бабушкой, потом и та умерла (Люде было одиннадцать лет), их с сестрой в интернат определили. Старшая — Наташа — рано выскочила замуж и забрала младшую сестру к себе в семью жить. Там тоже какой-то бардак начался... Муж этот выпивать стал, Люду недолюбливал: приживалкой, иждивенкой называл. Через какое-то время Наташа родила двойню, и вот Люда, тогда девочка-подросток, вместо того чтобы с подружками гулять и с мальчиками встречаться, все свободное от школы время нянчилась с племянниками — сестре помогала, пока та работала. А после школы Люда уехала поступать в другой город — счастья искать и новой жизни. Замужем неудачно побывала, еще и оказалось, что детей иметь не может. Вот как-то и сдружилась с моими родителями еще в молодости, с тех пор она с нами. «Я прибилась к вам», — так она говорит. Считает нас своей семьей.