Читать книгу "Миражи советского. Очерки современного кино - Антон Долин"

«Инородные элементы» — это что такое? Я старался сохранить максимальное количество материала настолько, насколько это позволяли структура и форма картины. Весь материал, который мы использовали, был снят в Москве в это же время. Есть несколько видов Москвы в начале фильма, которые были сняты чуть раньше, когда храм Христа Спасителя еще не был обнесен забором. С изображением и со звуком пришлось серьезно поработать. Уникальность этого материала в том, что он синхронный и мы можем слышать голоса того времени, чувствовать интонации. Звук сохранился в сильно зашумленном состоянии, мы его чистили и собирали по крупицам с негатива, с лаванды[2], с позитива. И, конечно, отдельно Володя Головницкий, звукорежиссер, создал атмосферу зала, чтоб это всё звучало и дышало. Звукозаписывающая техника тогда всё-таки не сравнится со звуковоспроизводящей аппаратурой сейчас. Или даже наоборот. А я хотел бы, чтобы мы воспринимали этот фильм как картину, которая не адресована тому времени с технической точки зрения. Одним словом, над звуком пришлось серьезно поработать. От меня в картине нет никаких комментариев, кроме последних титров о судьбах героев фильма и о том, что сам процесс был выдуман ОГПУ.

А кто и зачем вообще это снимал? Ведь даже по тем временам для мыслящих зрителей — не может быть, чтобы их не существовало, — это выглядит невероятно саморазоблачительно. Но снималось явно не на скрытую камеру и не для внутреннего архива: снимавшие гордились своей работой.

Фильм Посельского вышел. И его показывали. Но ведь сила кино велика. И клевещут уважаемые профессора убедительно. И зрители верили этому, я уверен. Какая скрытая камера? Там всё время вертят прожекторами, которые лупят в зал. Кинематографисты и снимали. По заданию ОГПУ, партии и правительства. Мыслящий зритель был или расстрелян, или находился на пути к расстрелу, или уехал. Или на такое кино, если была такая возможность манкировать, не ходил. Это ведь какая удача — верхушка советской бюрократии, члены ВАСХНИЛа[3] И ГОСПЛАНа признаются в том, что готовят французскую интервенцию с целью свержения советской власти и восстановления капиталистического строя! Куда уж более убедительно. Там в зале полно иностранных и отечественных журналистов в партере. Редактор «Le Mond» сидит. Ему всё старательно переводят. Вот для всех для них это шоу и было срежиссировано. Зачем? А чтоб объяснить, почему через двенадцать лет у нас так и не был построен коммунизм и изобилие не наступило, например. Вот в экономике завелись внутренние враги.

В свое время меня потряс «Триумф воли» Лени Рифеншталь тем, что кадры, воспламенявшие целый народ и отправлявшие его на смерть и на убийство, сегодня полностью выдохлись и смотрятся как нечто противоположное — Гитлер теперь выглядит не величественно, а гротескно и жалко. Вряд ли кого-то эта выдающаяся для своего времени пропаганда может всерьез убедить. Можно ли сказать то же самое о записях сталинского показательного процесса? Твои самые яркие фильмы — не только монтажные («Блокада», «Событие»), но и документальные — «Майдан», «Аустерлиц», «День победы» — взывают к рефлексии зрителя напрямую, не навязывая ему интерпретацию или мораль. Ты так веришь в свою публику? Не боишься, что она широко улыбнется и скажет: «Так им и надо, раз признались, значит, виноваты — и вообще, нет дыма без огня»?

Улыбнутся — и пойдут с этой милой улыбкой на скамью подсудимых. «Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка…» Что я могу еще пожелать? Значит, планида у них такая.

Звучит горько, даже безрадостно. Для кого ты вообще, по ощущениям, снимаешь свои фильмы в последнее время? Ясно же, что главный адресат «Кроткой», «Дня победы», «Донбасса» и «Процесса» — люди, живущие не в Европе или Украине, а именно в России, в этих картинах говорится что-то крайне важное о них и для них. Меж тем прокат «Кроткой» был почти незаметным, «День победы» показали всего пару раз, показ «Донбасса» сорвался вдруг, «по техническим причинам». Будут ли показывать «Процесс» — вопрос открытый. Хотя ведь официально Путин не раз высказывался с осуждением сталинизма.

«Процесс» показывать будут. Я в этом уверен. Я думаю, что в фильме «Донбасс» запретителей смущает название. Назвал бы фильм «Метель», и вопросов бы не было. Мне так кажется. Для кого снимаю? Да для себя прежде всего. Это всё меня волнует, беспокоит, тревожит. Как тревожат, беспокоят и волнуют судьбы миллионов пострадавших людей, которые ничего о своей судьбе, о своем страдании сказать уже не могут. Память о них словно и стерлась, словно исчезла, а значит, как будто и не жили они и всё это как будто напрасно. Наверное, так работает память человеческая и память народа. И я уверен, что фильмы — и этот, и другие — будут, и их будут смотреть.

Meduza, 2018

Война. Победа

Школа

«Война Анны» Алексея Федорченко (2018)

Руки, ноги, волосы, смешанные с землей куски неподвижной плоти. Смиренное кладбище непохороненных жертв. Простой будничный расстрел евреев — когда-то, где-то; за кадром, на начальной черноте. Палачи разъехались, добродушно перекрикиваясь. Теперь — тишина и едва заметный ветер. Девочка рождается из земли, других родителей у нее больше нет.

Темная изба. Баба стирает рваную одежду, дед покряхтывает о своем, ребенок сидит и смотрит, не моргая, на незваную гостью. Грязную, чернявую, откуда такая взялась? Как зомби, выползла из могилы.

Уходи, откуда пришла. Дед с бабой ведут отмытую и переодетую девчушку к комендатуре. Та молча упирается. И будет упираться до конца. Анна сбежала от фашистов и спряталась в камине. Начинается ее война.

История правдивая. Реальная комендатура была в бывшей усадьбе: поэтому большой камин, где можно жить месяцами. Режиссер Алексей Федорченко и сценаристка Наталья Мещанинова устроили свою комендатуру в школе. Дошкольница Анна поступила туда без всякого конкурса и не была отчислена. Как могло быть иначе? Если нет пристанища ни в доме, ни на природе, только школа и остается.

Урок 1. Арифметика

Год на дворе, если верить титрам, 1941-й. Зона немецкой оккупации только возникла на территории СССР. Стало быть, впереди три года ожидания, жизни в тени, в укрытии.

Анне шесть лет. Ее прототипу было двенадцать. Та была подростком, могла за себя постоять. Анна — совсем кроха, она просто не может выжить. Или наоборот? Неизбежное голодание — сплошное вычитание. Анна тает на глазах, становится невидимкой в буквальном смысле.

Она совсем одна. Уравнение фильма элементарно: единица (для всех прочих — икс, неизвестное) против несметного множества, которое не сосчитать. Хотя Анна считать еще, возможно, не умеет. Но только единица способна расщепить окружающее пространство на бесконечные миры, по-воландовски увеличить его до бесконечности.