Читать книгу "Предатели в русской истории. 1000 лет коварства, ренегатства, хитрости, дезертирства, клятвопреступлений и государственных измен… - Сергей Глезеров"

Первое сравнение, сразу же напрашивающееся: Русский легион Наполеона и Русская освободительная армия генерала Власова во время Второй мировой войны. Казалось бы, все так, но историки призывают не торопиться с выводами.

«Сравнивать Русский легион с власовской армией все-таки, наверное, не стоит, – считает историк Андрей Михайлов. – К тому же генералов-изменников я в 1812 году не припомню».

Андрей Михайлов обращает внимание и на сопутствующую историческую деталь. В пропаганде времен Великой Отечественной войны мотивы 1812 года использовались очень активно, но Наполеона не изображали в таком мерзком виде, как Гитлера или «псов-рыцарей». Причин много, но одна из них состоит в том, что Сталин неоднократно отзывался о Наполеоне с долей уважения.

Так, в докладе на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся 6 ноября 1941 года Сталин сказал: «Гитлер походит на Наполеона не больше, чем котенок на льва».

«Броское сравнение сразу „пошло в массы“, – отмечает Андрей Михайлов. – Наполеон – враг, но все-таки „лев“, а Гитлер – ничтожество, жалкий „ефрейтор“. Именно в таком стиле выдержаны публицистические и научно-популярные работы Евгения Тарле, да и многих других. Очень показателен первый выпуск „Боевого киносборника“, точнее сюжет из него – „Сон в руку“: Гитлеру являются ливонский рыцарь, Наполеон и кайзеровский офицер, которые предупреждают его: нельзя воевать с русскими. Наполеон из всех самый презентабельный, он грозится высечь Гитлера „как мальчишку“ за его глупость…»

«Все и везде презирают Барклая»

Великого полководца обвиняли в трусости и измене, и только время показало его правоту. «Мы проданы, я вижу; нас ведут на гибель; я не могу равнодушно смотреть, – писал Багратион генералу Ермолову в июле 1812 года, в самом начале военной кампании против Наполеона. – Уже истинно еле дышу от досады, огорчения и смущения. Я, ежели выберусь отсюдова, тогда ни за что не останусь командовать армией и служить: стыдно носить мундир, ей Богу… Ох, жаль, больно жаль России! Я со слезами пишу прощай, я уже не слуга… Признаюсь, мне все омерзело так, что с ума схожу… Наступайте! Ей Богу, оживим войска и шапками их закидаем. Иначе будет революция в Польше и у нас…»

Исторический парадокс: олицетворением предательства и измены, ставшей причиной отступления русской армии под натиском наполеоновских полчищ, стал видный военачальник Михаил Богданович (при рождении – Михаэль Андреас) Барклай-де-Толли, отлично зарекомендовавший себя в войнах до 1812 года. Однако именно ему пришлось взвалить на себя всю тяжесть ответственности за поражения первых месяцев Отечественной войны. Именно он в глазах многих современников стал виновником отступления русской армии и захвата Москвы французами…

«Не принадлежа превосходством дарований к числу людей необыкновенных, он излишне скромно ценил свои способности, – писал про Барклая-де-Толли генерал Ермолов. – Барклай – человек ума образованного, положительного, терпелив в трудах, заботлив о вверенном ему деле, равнодушен в опасности, недоступен страха. Свойств души добрых!» И далее: «Словом, Барклай-де-Толли имеет недостатки с большей частью людей неразлучные, достоинства же и способности, украшающие в настоящее время весьма немногих из знаменитейших наших генералов». Ермолов отмечал, что при всех хороших своих качествах Барклай страдал недостатком: «…нетверд в намерениях, робок в ответственности… Боязлив перед государем, лишен дара объясняться. Боится потерять милость его».

С началом войны Барклай-де-Толли, военный министр Российской империи, оставлен императором в качестве ответственного за руководство военными действиями, хотя официального статуса главнокомандующего не имел. И хотя он сумел добиться соединения русских армий под Смоленском, сорвав планы Наполеона разбить русские силы порознь, попытки Барклая-де-Толли сохранить армию любой ценой вызвали недовольство и упреки в его адрес.

Как отмечал в своих записках о 1812 годе писатель, историк, мемуарист Сергей Глинка, Барклай-де-Толли «отступал, но уловка умышленного отступления, уловка вековая. Скифы Дария, а парфяне римлян разили отступлениями. Не изобрели тактики отступлений ни Моро, ни Веллингтон. В древности Ксенофонт, вождь десяти тысяч греков, вел полки свои, обдумывая и рассчитывая каждый шаг. Не изобрел этой тактики и Барклай на равнинах России…

Предприняв войну отступательную, император Александр писал к Барклаю: „Читайте и перечитывайте журнал Петра Первого“. Итак, Барклай-де-Толли был не изобретателем, а исполнителем возложенного на него дела. Да и не в том состояла трудность. Наполеон, порываемый могуществом для него самого непостижимым; Наполеон, видя с изумлением бросаемые те места, где ожидал битвы, так сказать, шел и не шел…»

Дж. Доу. Портрет М.Б. Барклая-де-Толли. 1829 г.

Когда под Смоленском армии Багратиона и Барклая-де-Толли соединились, русское общество ждало, что теперь-то Наполеону дадут генеральное сражение. И когда город был оставлен, это вызвало огромную бурю разочарования: «И Смоленск сдали! Долго ли будут отступать и уступать Россию?!»

«…Мы потерпели страшное поражение под Смоленском, французы провели наших как простаков… Барклай, который по службе моложе Платова, Багратиона и двенадцати генерал-лейтенантов, которые у него под командою, заведует всем войском и так себя ведет, что возбудил к себе общую ненависть», – писала из Москвы 15 августа 1812 года великосветская дама Мария Волкова, выпускница Смольного института. Ее письма к петербургской подруге и родственнице Варваре Ланской с давних пор служили важным источником для исследователей.

Спустя две недели, в конце августа 1812-го, Мария Волкова писала Варваре Ланской из Тамбова: «Не можешь вообразить, как все и везде презирают Барклая. Да простит ему Бог и даст ему сознать и раскаяться во всем зле, которое он сделал».

Солдаты ругали Барклая, считая его изменником, предателем, называя его «немцем», переиначивали его фамилию в «Болтай да и только». Военачальник знал о ропоте солдат, но считал, что выбранная им стратегия правильна.

«…Не завлечение Наполеона затрудняло Барклая-де-Толли, но война нравственная, война мнения, обрушившаяся на него в недрах Отечества. Генерал Тормасов говорил: „Я не взял бы на себя войны отступательной“», – писал Сергей Глинка.

Офицеры тоже были недовольны Барклаем. «Представить не можешь, – писал своей жене генерал Дмитрий Дохтуров, руководивший обороной Смоленска, – какой это глупый и мерзкий человек Барклай».

Особенно преуспел в разжигании ненависти к Барклаю Петр Багратион – без сомнения, храбрейший полководец и любимец солдат, но порой не самый сильный стратег. Он вообще весьма презрительно относится к силам неприятеля.