Читать книгу "На что способна умница - Салли Николс"

И все эти люди стали бы слушать.

Мэй знала, что на собрании полагается вслушиваться в себя. Но у нее не получалось. Вместо этого в голове вертелось единственное слово.

Нелл, думала она. Нелл, Нелл.

После вечера, проведенного вдвоем в ее комнате, Мэй встречалась с Нелл еще три раза. Однажды они отправились в Виктория-парк и долго бродили по узким дорожкам, пока Нелл рассказывала про суфражисток, а Мэй — про лесбиянок. Во второй раз они побывали в «Кинодворце», смотрели фильм с Чарли Чаплином и держались в темноте за руки. А потом были беспорядки у арки Веллингтона. В схватке Мэй не участвовала — пацифисты-квакеры старались любой ценой избегать насилия — но видела, что там происходило. И не знала, ввязалась Нелл в драку или нет. Мэй казалось, что это маловероятно. Ведь в марше участвовало много женщин, и большинство их не пытались оказывать сопротивления полицейским. И тем не менее.

Закрывая глаза, Мэй как наяву видела Нелл такой, как в купальне в Бау, — готовой пустить в ход свое оружие против всякого, кто встанет на ее пути. Мэй понимала, что ей следовало бы тревожиться за Нелл, но она была спокойна. И поймала себя на мысли, что почти хочет, чтобы Нелл ввязалась в драку, хоть и ужасно думать так, когда считаешься пацифистом. Но нарисованный фантазией образ Нелл, с «субботним вечером» в руке нападающей на констебля, был великолепен. И немножко пугал Мэй тем, что немыслимо возбуждал.

Нелл, думала она. Нелл.

Вот она, девчонка, в которую невозможно не влюбиться.

Глава короткая, но полная плача и скрежета зубов

Разумеется, в опалу угодила не только Ивлин. В ходе скандала, который разыгрался после появления в газете злополучного снимка, всплыла еще одна подробность об участии Тедди — номера «Голосов женщинам», которые по-прежнему доставляли для Ивлин по адресу Тедди. Вызванный в кабинет мистера Коллиса Тедди был вынужден выслушать продолжительную нотацию. Ивлин не знала, что именно ему сказали, но из кабинета он вышел с весьма подавленным видом. Он терпеть не мог, когда чье-то мнение о нем менялось в худшую сторону. Не только Ивлин запретили видеться с ним: сам Тедди был изгнан из дома Коллисов до дальнейших уведомлений. Ивлин стыдилась этого сильнее, чем соглашалась признать; хоть Тедди никогда и не говорил об этом вслух, она знала, как важна для него вся их семья.

— Чувствую себя подлецом, — сказал он Ивлин по пути наверх: Тедди разрешили зайти в детскую на десять минут, попрощаться с Хетти и Кезией. — Дядя Джон совершенно прав: как меня только угораздило действовать тайком от них! После того как долгие годы они были настолько добры ко мне.

— Ничего, переживут, — проявила черствость Ивлин. — И вообще не их дело, буду я суфражисткой или нет. Кто не перенесет известие, так это юная Генриетта. Надеюсь, ты готов к сцене трагедии.

Она оказалась права: Хетти настолько расстроилась, узнав, что Тедди отказали от дома, что все десять минут им обоим пришлось утешать ее. Ивлин успела только пожать руку Тедди и быстро прошептать:

— Я напишу… не волнуйся, Тедди… и скажи своей маме, что я обязательно приду к ней в гости, что бы там ни говорил папа.

Тедди хотел возразить, но было уже поздно.

В дверях возник мистер Коллис, и Тедди пришлось уйти.

Важная гостья

— Когда мы снова встретимся? — спросила Мэй после кино и добавила: — Мне бы очень хотелось увидеть, где ты живешь… можно?

Нелл зарделась, а потом, вспомнив про Кейра Харди в парламенте, ответила:

— Если хочешь.

Мэй пришла в половине седьмого, как раз к тому времени, как миссис Суонкотт принялась накрывать на стол к чаю. Нелл повела гостью наверх, по пути неловко пробормотав:

— Там вообще-то довольно скромно…

— Не страшно, — отозвалась Мэй. — Слушай, а ты видела драку у арки Веллингтона? Я думала, ты тоже в ней участвуешь.

Нелл фыркнула.

— Еще чего! — И это была чистая правда: она действительно никого не ударила. — Хотя жаль, конечно. Это было что-то!

Они дошли до лестничной площадки. Из-за закрытой двери до Мэй доносились детские голоса. Нелл медлила в нерешительности.

— Ладно, — наконец сказала она и предупредила: — Только там повернуться негде.

И точно. Обе комнаты Суонкоттов были заставлены мебелью, каждая ровная поверхность занята всякой всячиной, в том числе посудой, на протянутых под потолком крест-накрест бельевых веревках висели детская одежда и пеленки. В комнате толпились дети, требуя чаю. Нелл представила их гостье одного за другим:

— Это мой брат Билл. Работает посыльным у мясника, много о себе мнит, а зря. Это Берни. Ему десять. Он такой милый — правда, Берни? И Дот — ей шесть. Она — тихий ужас. Вот еще один мой младший братишка, Джонни. Ему три. И малыш Сидди. Помаши ручкой красивой тете, Сидди!

Мэй помахала малышу, ее провели по обеим комнатам. Бо́льшую часть спальни занимала медная кровать, на которой Нелл, Дот и Джонни спали валетом со своими матерью и отцом. К кровати был придвинут ящик, заменявший кроватку для младенца. Билл и Берни спали на диване в кухне. На кухне вместо настоящей плиты готовили на дешевой газовой плитке. От друзей матери по фабианскому обществу Мэй знала, как дорого обходится топливо и как часто еду на таких плитках не доводят до готовности, только чтобы не потратить лишний пенни на газ.

Ее пригласили выпить чаю вместе со всеми, но она вежливо отказалась, объяснив, что уже поела. Ей было известно, что еды в доме и так слишком мало, чтобы угощать ею кого-нибудь еще. Горячий и сладкий чай пили с хлебом и топленым жиром — все, кроме Билла, которому достался еще кусок жареной ветчины. Почти все дети ели стоя, с ломтем хлеба в одной руке и кружкой чая в другой, а затем убежали играть на улицу, причем Дот утащила под мышкой Сидди. Билл попрощался с Мэй, коснувшись своей кепки и пробормотав «все, пошел», остальные даже не оглянулись. Кто-то из друзей Берни раздобыл роликовый конек — вернее, его сестра, служившая в больнице, откопала его в мусорном баке, и всем мальчишкам не терпелось опробовать находку. Мэй и Нелл сходили на колонку за водой, потом устроились на крыльце, чтобы не мешать матери Нелл, занявшейся стиркой. Джонни, оставшийся в плену своего высокого стульчика, колотил пятками и рыдал, рвался на улицу вслед за остальными.

— Ох, уймись же ты наконец, Джонни, — сказала ему мать. — Будешь умником — я свожу тебя гулять, когда управлюсь. Такой капризный, — продолжала она, обращаясь к Мэй, — чуть ли не каждый день такое вытворяет, никакого с ним сладу.

Как в любом переулке Поплара, здесь гуляло полно мальчишек: одни гонялись за товарищем, который лихо разъезжал на роликовом коньке, другие увлеченно играли в крикет. Насколько успела заметить Мэй, девочкам было не до игр. Небольшими стайками они сидели на крылечках, нянчили младших братьев и сестер — живые, шевелящиеся, они были гораздо интереснее любой из кукол Мэй. Как ей показалось, девочкам по душе их занятие.