Читать книгу "Седьмое правило академии Левендалль - Ульяна Гринь"

— Я слышала, что они особенно хорошо удерживают магию, господин профессор, — голосом примерной девочки сказала Нина Ховански.

— Вы правы, барышня, — одобрительно кивнул господин Манчини. — Но лишь отчасти. Эти камни, рожденные от слияния магии и моря, никогда не теряют своей силы. Никогда, господа. Редчайшие артефакты, содержавшие один или несколько из горстки добытых три тысячи лет назад ларимаров, все утеряны. Некоторые — безвозвратно.

— А стилет Эммер? — раздался еще один живой женский голос позади меня.

— Вышеупомянутый стилет совершенно точно сохранился, ибо нет ни одного свидетельства его разрушения. По крайней мере, я таких свидетельств не нашел.

Посему.

Третья строка. Заскрипевший по гладкой грифельной поверхности мел. Цифра с тремя нулями. «Стилет Эммер — 1000 баллов».

Аудитория замерла. По-моему, никто даже дышать не смел, чтобы не спугнуть эти цифры. А господин Манчини рассмеялся, явно довольный собой и своим выступлением, и сказал негромко:

— Тот, кого я сочту достойным, увидит свое имя под моим на докторской работе и, может статься, получит грант для дальнейших исследований по истории магии. А теперь, господа и барышни, давайте поговорим о том, как магия пришла в наш мир. Прошу, кто хочет рассказать основы?

— Что такое грант? — шепотом спросила я у Вальтера. Он вздохнул с усмешкой:

— Деньги, Адриана. Много денег. Ну, и доступ к документам, к секретной части академической библиотеки, к закрытым архивам, в том числе, имперским.

— Ты будешь участвовать?

— Я? Да я идеальный кандидат для такой миссии! — выпрямился Вальтер, и его шепот стал жарким и громким. — Я собирался на будущий год заняться историей в качестве специализации!

— Тогда удачи, — я улыбнулась. — Если нужна будет помощь — я помогу.

— Господа, обсуждать призы и историческую охоту вы будете после лекции! — повысил голос профессор Манчини. — Извольте выслушать барышню.

Нина сзади начала заученно:

— Магия появилась из земли в некоторых местах, которые люди стали звать Источниками…

Когда лекция закончилась и мы вышли из аудитории номер одиннадцать, голова моя кружилась от обилия новых знаний. Источники, велеты, черпание магии, артефакты, орки, космические лучи. Да-да, мы говорили и про космос, как возможный даритель магии! Профессор Манчини был красноречив и убедителен. Я начала понимать Вальтера, который слушал с горящим взором. Но в аудитории номер четыре, куда мы пришли после истории, мне понравилось гораздо больше.

Я ужасно хотела научиться владеть пером так, чтобы оно само писало на бумаге по моему приказу!

Однако пера мне не дали и попробовать не позволили. Преподавательница магописания, уже знакомая мне по вступительным экзаменам госпожа Гвен пао — Валлиева с черными кружевными перчатками, обтягивавшими руки, и кукольным голоском, иногда похожим на мяуканье кошки, сказала перед всей группой:

— Вы, Камли, посидите рядом с кафедрой и покажете мне, на что способны в каллиграфии. Вам запрещено прикасаться к артефактам и пользоваться магией.

Краска бросилась мне в лицо, я чуть было не задохнулась от обиды. Ладно, я понимаю, раз велено — не буду противиться, но зачем же перед всеми? Зачем так громко? Тем более, что среди студентов послышались смешки, и даже Вальтер бросил на меня сочувствующий взгляд.

Вот этого я стерпеть не могла. Посмотрела на него так, что убила бы, если бы взглядом можно было убивать. Выпрямилась и красивой плавной походкой прошла к маленькому столику у кафедры, на виду у всей аудитории. Села, идеальным жестом приподняв подол платья. Придвинула к себе чернильницу и лист бумаги, обмакнула кончик пера в густые черные чернила и принялась выводить так красиво, как только умела, строки из любимого стихотворения Владоса Растоса.

«Души порыв, расплаты миг.

Мы бредим счастьем понапрасну И совершим прыжок опасный По настоянью торопыг».

Краем глаза я видела, как мои сокурсники пытаются совладать с перьями, которые с непривычки прыгают по бумаге и оставляют кляксы. Ну и пусть. Мне и с обычным пером хорошо пишется. Вон какие роскошные завитушки под буквой «р» я умею выписывать! Никто меня не учил, я подсмотрела, как сестра-переписчица выводит божьи слова на пустой еще странице книги, и тренировалась в свободное время… Сколько бумаги извела! Как ругалась сестра Каллен! Но теперь у меня твердый почерк и красивые округлые буквы с завитушками. Госпоже Валлиевой понравится.

Однако преподавательница посмотрела на мою работу со снисходительным пренебрежением, сказала высоким голоском:

— Что же, буквы выписаны старательно, но оформление бедное, и строки не слишком ровные. Вам стоит еще поработать над почерком, барышня.

Проглотив обиду, я кивнула. Вальтер подмигнул мне, и, как только госпожа Валлиева отвернулась, проверяя, как девицы из компании Ховански справляются с перьями, послал мне со своего места комок бумаги. Тот не долетев до моего стола, вдруг вспыхнул в воздухе, будто его подожгли, и, на миг показав очертания цветка, распался пеплом, сгинул без следа.

В аудитории послышался смешливый шепот, кто-то из девушек завистливо выдохнул, а я сделала Вальтеру большие глаза, показывая на преподавательницу. Мой новый друг изобразил последнюю стадию отчаянья и сделал вид, что картинно закалывает сам себя воображаемым кинжалом.

Госпожа Валлиева обернулась, орлиным взором впилась сперва в меня, затем в Вальтера и прищурилась. Потом фыркнула:

— Стриц, прекратите! Фигляр, как и ваш отец! Если вы будете вести себя подобно ему, ничего хорошего из вас не выйдет! А я буду вынуждена доложить господину ректору.

— Простите, мадам, — смиренно склонил голову Вальтер, и я поняла, что он едва сдерживается, чтобы не смеяться.

Я отругала его сразу же, как только лекция закончилась и мы вышли в коридор. Придержала рукой за плечо, презрев все свое воспитание, и строго сказала:

— Вальтер, ты не должен нарушать дисциплину! Даже чтобы меня поддержать!

— Боже, Адриана, я словно услышал свою матушку, — он покачал головой. — Сколько вам лет, барышня? Сорок, не меньше!

Ух, как же мне хотелось его придушить в этот момент! Разве можно так говорить с девушкой? И правда, фигляр! От возмущения я все же шлепнула его ладонью по руке и вскрикнула от острой боли. Да что же это такое? Долго меня еще будет пронзать невидимый кинжал всякий раз, когда я касаюсь. мужской руки? Только мужской. А вот с Роханом такого не было! Рохан держал мою ладонь в своей, и мне не было больно! Отчего?

Только подумав о том, с кем рядом пережила самое большое потрясение в жизни, я заметила бывшего лейтенанта императорской гвардии на лестнице в компании друзей — второкурсников. И застыла. Удобно ли будет поприветствовать его? Или лучше притвориться, что мы незнакомы? Быть может, Рохан постыдится знакомством с сиротой без приличной семьи?