Читать книгу "Не искавшие приключений - Екатерина Круглова"

В послевоенные годы появились новые "когда-то". Когда-то строительные мародеры пытались забрать из развалин уцелевшие кирпичи и балки — те, что мирно лежат, а не перемещаются, едва отвернешься — но быстро усвоили, что риск того не стоит. Когда-то храм пытались снести, и пытались неоднократно. К историям о сгинувших людях прибавилось несколько новых. Реставрацию храм тоже отверг.

Теперь архитектурный кадавр возвышается посреди пустыря, на который не заходят даже бродячие псы. Но пустырь не может быть бесконечным. Всем нужно где-то жить. Дома по соседству с пустырем не имеют в повернутых к храму стенах ни дверей, ни окон. Обитатели этих трущоб никогда не сознаются, что живут в них. И дело вовсе не в гордости — гордости тут не и в помине, зато суеверного ужаса — хоть отбавляй.

Не описать словами, какое я испытала облегчение, когда незнакомка наконец-то свернула. А в списке загадок стало на одну меньше: не удивительно, что человек скрывает, где живет, если до проклятых руин — всего два-три квартала.

* * *

Ее дом даже не был кирпичным — багровые оттенки закончились квартал назад, и началась серость обглоданного приморскими ветрами дерева. Дома по соседству были такими же — обветшалыми и унылыми. Еще не трущобы. Уже их первые признаки. Но, вопреки описаниям в читанных мною романах, они не подпирали друг друга, напротив — словно бы сторонились с печальной брезгливостью.

Дом незнакомки стоял в глубине двора: двухэтажная постройка в два крыла под прямым углом друг к другу и с крытым балконом по всей длине здания: все та же "глорианская" архитектура, но с маленькой, насквозь лживой особенностью. У каждой квартиры дверь выходит на галерею. У каждой семьи появляется иллюзия собственного дома. Появляется и тут же исчезает, лишь стоит взглянуть на облезлую будку рядом с домом — единственную уборную на десяток семей. Возле будки парочка взъерошенных куриц ковыряла землю с целеустремленностью завзятых археологов. Довершала картину видавшая виды скамейка и более чем скромная клумба: кустик золотых шаров да несколько розовых астр, робкий вызов окружающей серости. И абсолютно безуспешный.

Не может быть, чтобы машинистка самого Канцлера зарабатывала так мало, чтобы жить в подобном месте. Должно существовать более логичное объяснение.

Объяснение не замедлило появиться.

Худощавая, светловолосая женщина лет сорока, некогда красивая, но рано увядшая, в неуместно — и для квартала, и для погоды — нарядном платье спустилась по лестнице навстречу незнакомке. Она вела двоих белокурых малышей, близняшек, годика по три. Я машинально отметила, что руки женщины не могли быть руками фабричной работницы, а уж прачки — тем более.

— Гортензия, ты снова задержалась, — женщина говорила, манерно растягивая слова, и с едва уловимым акцентом, который я не смогла опознать.

— Простите, мама, — теперь-уже-не-незнакомка явно старалась не смотреть к глаза женщине. — Но ведь на службе же — не на танцах. Кто-то должен зарабатывать на жизнь.

— Как ты разговариваешь с матерью? — манерность в ее голосе прямо-таки зашкаливала. Если она сейчас прижмет руку ко лбу, как дрянная актриса в дешевой драме, меня стошнит. С каждой секундой эта особа нравилась мне все меньше. Зато дешевая драма определенно нравилась окружающим: на галерее тут же появилось несколько соседок. Все, разумеется, под благовидными предлогами: "Сплетни? Какие сплетни, о чем вы? Белье пора снимать. С веревок. Грязное."

— А что я вам принесла? — дипломатично сменила тему Гортензия. Малыши радостно поспешили к ней и получили на двоих маленькое сухое пирожное — самое дешевое из тех, что продают в нашей столовой. Она подхватила малышей на руки. Те взвизгнули от восторга. Гортензия передразнила их. Визг получился узнаваемый — я такой сегодня уже определенно слышала.

— О, мои дорогие! Вы же поделитесь с любимой мамочкой?

Малыши послушно отдали лакомство матери. И тут я наконец поняла, что меня так бесит: выражение капризного ребенка на лице взрослой женщины.

Прожженные скептики или любители позлорадствовать, в общем — типы вроде Люути моментально сделали бы вывод: несчастная мать прикрывает грехи распутной дочери, нянчась с ее ублюдками. Чем глупее человек, тем проще ему даются подобные выводы. А то, что женщина, Гортензия и малыши — одно лицо, этого злобные идиоты, разумеется, в упор не увидят. Как и то, что беспутной в семье является вовсе не дочь-кормилица.

— Зи! Привет!

Юная копия Гортензии, подростково-нескладная и с косичками, махала с галереи. Та помахала в ответ:

— Привет-привет, Мила! Ёршик объявился?

— Сколько раз я просила тебя, Гортензия: называй брата по имени, а не этим вульгарным прозвищем, — немедленно встряла женщина. На этот раз Гортнезия просто проигнорировала мать.

— Не объявился? Понятно. Как дела в школе?

— Ты забыла? Я теперь хожу туда только третий и четвертый день в неделе.

Так — так. Вторая кормилица, несовершеннолетняя. Что она может делать в таком возрасте? Неужели работает на фабрике? Дела обстоят все интереснее.

— А Лука опять подралась в школе, — радостно поведала Мила и вдруг заорала. Голосовые связки явно были семейной гордостью. Из-за спины Милы появилась худенькая девочка лет семи, предсказуемо светловолосая, с роскошным фингалом вокруг левого глаза.

— Как всегда! Сразу за косу! — простодушное круглое лицо Милы обиженно скривилось. Оттолкнув зловредную сестру, она ушла в дом.

— Та-а-ак. И что это у нас на физиономии? — подчеркнуто строго спросила Гортензия.

— Это? Это — лютецианский пурпур, — тоном владелицы художественного салона сообщила девочка. — А тут — обратите внимание — ландрийская лазурь!

По виду очередная сестра была сама невинность, но только не для меня. На самом деле это наверняка бесенок: умная, хитрая, самоуверенная, правила вежливо игнорирует, чужим мнением интересуется в последнюю очередь. Но, если достучаться до такого ребенка, результат может быть замечательный.

— Ты обязана поговорить с учительницей Лукреции. Завтра же! — манерности в речи женщины наконец поубавилось, но приятнее от этого она не стала.

— Мама, поймите, я просто не успеваю! Прошу, сходите сами.

— Ты хочешь моей смерти?! Неблагодарное существо!

Все. Она-таки прижала руку ко лбу. Я сказала себе, что увидела достаточно. Когда Люути в следующий раз откроет рот в адрес особ без рода-племени, я позабочусь, чтобы она немедленно его закрыла.

* * *

Костюм у меня неброский, каблуки по мостовой не цокают, и об искусстве слежки я знаю не только по книгам. Ролевые игры в клубе фанатов Карнеолы Миллер — это вам не чаепитие с поклонницами любовного романа.

Скрываясь в тени, я отступала вдоль стены, пока не выбралась со двора на улицу. Вздохнула с облечением, обернулась и не заорала только потому что мне, в отличие от некоторых, такое не свойственно.