Читать книгу "Увидимся в темноте - Виктория Платова"

– Объяснишь мне, почему ее никто не хватился? – отвечал вопросом на вопрос Сергей Валентинович. – Полторы тысячи подписчиков в Инстаграме, тысяча сто – на Ютьюбе. И хоть бы кто-нибудь для хохмы поинтересовался, куда подевалась девчонка.

– Да вообще трындец, – подвел итог короткой дискуссии Вяткин. – Видно, и впрямь последние времена наступают.

Воистину последние, если питерскую группу приходится усиливать варягами, выписанными из Москвы. Не идиотизм ли?

Как будто в Питере своих спецов нет.

– Такого уровня – нет, – заверил Брагина его непосредственный начальник В.К. Столтидис, – она одна из лучших. Выгребать надо, Сережа, из этого дела. И чем скорее, тем лучше, – заключил В.К. – Сам понимаешь.

Чего уж тут не понять – с третьим-то трупом на руках.

Джанго (в миру – Елена Викторовна Джангирова) была психологом и полицейским профайлером по совместительству. Сергей Валентинович ничего против психологов не имел, хотя не все новомодные дисциплины считал так уж необходимыми. Профайлер, к примеру, ужом заползший в русский сыск, вот куда его присобачить? Хотя слово, несомненно, броское и неплохо смотрелось бы в названии лихого сериала – как водится, западного. А так – муть какая-то. И вообще… Хороший следак и хороший опер – сами себе и психологи, и профайлеры, и черт в ступе.

Впрочем, по ходу дела выяснилось, что тридцатипятилетняя Елена Викторовна и есть тот самый черт в ступе. И разудалую кличку Джанго (стараниями все того же Паши Однолета) получила вполне ожидаемо. С места в карьер она успела прочесть всем заинтересованным лицам несколько лекций по психологии серийных убийц, а еще – вступила в открытую конфронтацию с Вяткиным. Вернее, это капитан объявил ей войну – как водится в таких случаях, изматывающе-позиционную. У Вяткина имелись свои причины ненавидеть психологов, а Джанго была концентрированным их воплощением, опять же – почти киношным. По повадкам, манере общения и подходу к собеседнику. Совершенно энтомологическому, на взгляд Сергея Валентиновича, из серии «выбери момент и наколи визави на булавку». Очевидно, Вяткин ощущал сходные с Брагиным чувства, вот и недолюбливал Джанго.

Э, нет. Ненавидел, так будет вернее.

Но ненависть эта была смешная и какая-то детская. С едва прорезавшимися – и оттого мягкими – молочными зубами. Куснуть ими как следует не получается – шкура у Джанго дубленая. Да и ее собственные клыки не чета вяткинским. Джанго могла играючи, секунд за тридцать, загрызть капитана, размазать по стене: пара-тройка иронических, саркастических и просто провокационных реплик – и все, дело сделано, этот Вяткин сломался, несите следующего.

Но Вяткин не ломался, поскольку механизм, заключенный в нем, был простейшим – в противовес тонким настройкам Джанго. По этой причине все выпущенные ею стрелы ни разу не достигли цели: капитан не оценил по достоинству интеллект московской психологической богини. Не смог, а может, просто не захотел. Оказался глух к словесным экзерсисам.

На каком вообще языке разговаривает эта сучка?

Трудности перевода, угу.

Которые, по большому счету, не пугали только одного человека – Пашу Однолета. До появления Елены Викторовны Джангировой он заглядывал в рот исключительно капитану Вяткину, своему учителю и наставнику, крестному отцу в профессии. А вот поди ж ты, явилась сучка – и все порушила.

Паше нравилась Джанго. Она понравилась ему с самой первой встречи; с того момента, как была представлена группе непосредственным начальником Брагина В.К. Столтидисом. Брагин хорошо помнил первую Пашину реакцию на московского суперпсихолога Джангирову: лицо опера вспыхнуло и пошло красными пятнами, нижняя челюсть отвисла, а глаза, поначалу едва не выкатившиеся из орбит, сощурились и превратились в щелки. Как будто лейтенанту Однолету было больно смотреть на ослепительно-яркий свет, исходящий от пока еще неизвестного ему божества. Какой именно культ представляет божество, Паша знать не знал, но уже готов был записаться в его адепты.

Вечно с ним так.

Однолет – толковый опер, нетривиально мыслящий и хваткий, с повадками хорошо обученной норной собаки. «Вижу цель – не вижу препятствий» – это как раз про него. Но все эти качества проявлялись исключительно в работе, а в частной жизни применения себе не находили. Убери профессиональную составляющую – и что останется от Паши Однолета? Неуверенный в себе молодой человек, застенчивый и нежный; мягкий как воск. А местами (там, где на интеллектуальных пустошах цветут рэп-баттлы и арт-хаусы) – даже глуповатый. Словом, именно тот типаж, который на дух не выносят современные девушки, не в меру независимые и самодостаточные. «Не в меру» – на взгляд Брагина, конечно. И еще нескольких, солидарных с ним, старых козлов вроде Вяткина. Хотя Вяткин выражается радикальнее: феминистки херовы. И Джанго – типичная феминистка: все в ней – от повадок до манеры общения с коллегами-мужчинами – вопиет об этом. Так что несчастному Паше, если учесть еще и разницу в возрасте, вообще ничего не светило. Кроме разве что быть раздавленным катком всепоглощающей Джанго-иронии. Вяткин предрек эту катастрофу еще в первый день знакомства Джангировой с Однолетом – а она все не случалась и не случалась. Каток явно пробуксовывал. Отчасти потому, подозревал Брагин, что Паша отнесся к теориям Джанго не просто с почтением. Он, единственный из всех, стал их фанатичным сторонником. И что бы ни лила ему в уши спец по маньякам – все воспринималось на ура.

Сам Брагин был далек и от вяткинской ненависти, и от Пашиного поклонения, но воспринял появление нового члена команды с энтузиазмом – а ну как Джанго нащупает что-то такое, что недоступно обычным работникам правоохранительных органов? Пусть и на уровне теории, а уж следственная группа попытается воплотить теорию в жизнь.

Вдруг что-то прояснится?

Но ничего так и не прояснилось, не помогли ни теория, ни бесконечные выезды в поля. А ведь уже были опрошены десятки, если не сотни людей и проведены консультации с целым рядом специалистов. И в героях на сегодняшний день ходили только Гарик Пасхавер и эксперт-криминалист Ряпич. Они-то, в отличие от остальных, извлекли максимум из того скудного материала, который попал им в руки. Особенно злился по этому поводу неистовый Вяткин, всячески намекая на то, что последние достижения науки делают работу экспертов чем-то вроде увеселительной прогулки на яхте вдоль берегов Французской Ривьеры. Отправил данные на обработку в лабораторию, и знай сиди себе в шезлонге на корме, поплевывай да потягивай свой мартини. А вот у оперов не получается присоединиться к этому празднику жизни от слова «совсем». У них, бедолаг, не Ривьера, а непролазные болота в пойме реки Васюган. И в болотах этих остается только стоять раком в мутной жиже и наобум нашаривать руками версии.

Без всякой надежды на успех.

Брагин ценил соленую вяткинскую образность, но тут вынужден был признать: капитан перегибает палку – и сильно. Впрочем, Гриша и сам понимал, что не прав, и потому недовольство высказывал тихо, трагическим шепотом. Да и недоволен он был прежде всего собой. Все остальное – производные от его самоедства. А не жрать себя не получается: каждая новая улика, которая в любом другом деле могла бы стать прорывом, лишь приводит следствие к очередному логическому тупику.