Читать книгу "Увидимся в темноте - Виктория Платова"

Вряд ли. Его даже посетителем «Розового опоссума» не представишь: слишком застенчив пух на его щеках. Слишком невесом. И выглядел парень затравленным: очевидно, обращение к посетителям супермаркета доставляло ему дискомфорт. Фурункулы, опять же. Прямо жалко его.

Себя пожалей.

Успею еще. Или нет? Смерть двадцатитрехлетней девушки (если, конечно, она не страдает каким-нибудь серьезным заболеванием и давно перебралась в хоспис) – всегда неожиданность. Нежданчик, как говорит Дашка. Вот тебе и нежданчик прилетел. Самое время по-идиотски расхохотаться, но вместо этого я по-идиотски кричу что-то несвязное. Что-то настолько несусветное и таким диким истошным голосом, что стыжусь сама себя. Оттого и закрываю уши ладонями. ТотКтоЗаДверью – он наблюдает за мной или нет? Как я корчусь здесь в муках, сплю или сижу в углу кровати, вжавшись в колени подбородком. Как дергаю за поводок, который ограничивает свободу передвижения даже по такому небольшому пространству. Вроде бы простая конструкция, но все в ней продумано до мелочей. Железное кольцо, обхватывающее щиколотку, обернуто мягким плюшем, чтобы не натирать кожу. В детстве у меня была шуба из такого плюша, а еще я помню плюшевую шляпу маман. Широкополую и развесистую – собственных кройки и шитья. Маман прогуливалась в ней по магазинам вдоль Приморского бульвара, а потом сворачивала на улицу Макаренко и тащила меня за собой. Ненавижу свое детство. Свою жизнь, пойманную в железное кольцо. В одном месте под плюшем прощупывается замок – наверняка незатейливый; примерно такой, каким украшены секс-наручники в «Опоссуме». Они тоже бывают плюшевыми, всякие там Love to Love ATTACH ME, – и хорошо раскупаются мужичками за сорокет. А то и за полтос – для своих молодых тупорылых подружек. Моя парфюмерная Дашка – как раз из подружек, два месяца назад она обзавелась папиком. Приземистый лысеющий папик имеет одно неоспоримое преимущество перед любым секс-символом из рекламы бритвенных станков: он богат. Не баснословно, иначе не поперся бы в Дашкин магазин выбирать духи для жены на ее столетний юбилей, поручил бы это специально обученному человеку из ближнего круга. Или телохранителю. Но у папика нет телохранителей, только должность в какой-то спецструктуре околотаможни, довольно хлебная. Он уже успел пообещать Дашке две недели в Доминикане и даже показательно свозил в приграничную финскую Иматру, в гостиницу при аквапарке. Перед поездкой Дашка забегала ко мне за духами с феромонами, но на попытки втюхать ей секс-игрушки ответила отказом, даже в лице переменилась. Папик – человек старой закалки, традиционалист, а не какой-нибудь извращенец. Ну, конечно, только я могла вляпаться в извращенца. Иначе не было бы Комнаты. Короткого поводка, к которому я пристегнута. Кольца на щиколотке. Если это не реалити-шоу, в котором я ни с того ни с сего оказалась…

Это не реалити-шоу.

И не надейся — стрекочет дельфин здравого смысла. Я уже знаю, что последует дальше: желудочный спазм, приступ тошноты и желание разбить голову о стену. ТотКтоЗаДверью – не обязательно извращенец. У сажающих двадцатитрехлетних девушек на цепь есть и другие определения. Маньяк. Серийный убийца. В кино определения всегда озвучивает небритый коп с красными от усталости глазами. С грязными волосами, в грязной рубашке с залоснившимися манжетами. Кто-то вроде Брэда Питта. Или Мэттью Макконахи, раньше (до Четверга, в прошлой жизни) я не пропускала сериалы, где никто не остается в безопасности. Кроме меня и Шошо – по ту сторону экрана.

Теперь я – по эту.

Где никому не спастись. Учитывая, что все в Комнате выверено до последнего сантиметра. Обустроено с убийственной методичностью и вниманием к самым крошечным деталям. Туалетная бумага, два рулона которой стоят на бачке, – она с запахом лаванды, из дорогих. Ненавижу отдушки для задницы, лаванду – особенно. ТотКтоЗаДверью ничего не знает обо мне. Кроме того, что можно почерпнуть в обычном паспорте: в нем значится старый домашний адрес в Северодвинске – с маман, но без Шошо. В нем значатся имя, год и месяц рождения и еще какие-то несущественные мелочи. Заставка на смартфоне тоже не прибавит знаний, хотя – по невероятной иронии судьбы – на ней изображен злодей Джокер. Не тот, который Джек Николсон, а тот, который Хит Леджер, из «Темного рыцаря». На заставке ужасная, кровавая улыбка Джокера пробивается сквозь туман – полускрытая такой же кровавой надписью: WHY SO SERIOUS?

Почему так серьезно, мать твою.

Потому что.

ТотКтоЗаДверью – еще хуже, чем Джокер, много-много хуже. Но вряд ли похож на него: ни в одном магазине такому инфернальному типу не продали бы туалетную бумагу. Ничего бы не продали. Но туалетная бумага – вот она. И галеты. И бутылка с водой. ТотКтоЗаДверью спокойно расхаживает по супермаркетам, бросает покупки в тележку, улыбается кассиршам – не кровавой, а самой обычной улыбкой. Протягивает им скидочную карту, наличные или кредитку. И, оплатив счет, уходит прочь. И кассирши не глядят ему вслед, и в страшном сне им не может привидеться, кто он на самом деле.

Это я – в страшном сне.

Все попытки проснуться – тщетны. Как тщетны усилия представить ТогоКтоЗаДверью. Он точно не Джокер, тогда какой он? Не имеет значения. Для меня, приговоренной к Комнате. Но для него, очевидно, все по-другому. Иначе он не пускал бы впереди себя змеиный туман. Для чего он это делает? Чтобы я не увидела его лицо! Об этом сообщает мне дельфин здравого смысла. Напоследок, прежде чем скрыться в бездне. Я не раздумывая отправилась бы за ним, бросилась бы в эту бездну – так глубоко, насколько позволит это проклятое кольцо на ноге.

Насколько?

Мама. Мамочка, мамочка, моя мамочка. Пожалуйста, пожалуйста! Забери меня отсюда…

2019. ИЮЛЬ.

СТАВКИ НА ЗАВТРА/ODDS AGAINST TOMORROW

(1959 г.) 96 мин.

…Спустя полтора месяца после ночного разговора Брагина с судмедэкспертом Пасхавером в группе появилась Джанго.

К тому времени была установлена личность второй жертвы и найдена третья, которая так и осталась неопознанной. В остальном все было как обычно. Чисто вымытые волосы, восковая маска, пальто. На этот раз – из легкой джинсовой ткани, с множеством накладных карманов самых разных размеров, пóлы разной длины, необработанные швы.

Девушку же, чье тело было извлечено из «горчичника», звали Аяна Уласова, и с Ольгой Трегубовой ее связывали только смерть и вытащенный из подкладки счет-извещение. Во всем остальном судьбы девушек разительно отличались друг от друга. «Два мира, два Шапиро», – как грустно пошутил все тот же Пасхавер.

Из родственников у Трегубовой имелись только тетка, уехавшая на север, и старший брат, который давно не поддерживал отношений с сестрой. Камнем преткновения оказалась череповецкая квартира их матери, родной сестры Оксаны Якубиной. Они так и не сумели поделить ее – в основном из-за жены брата, ушлой гиенистой бабенки, и Ольге пришлось уехать в Питер. Себе на погибель. Аяна Уласова была единственной дочерью обеспеченных родителей, правда давно живущих в Австрии, в маленьком городке с видом на Альпы.

– Объяснишь мне, почему она вернулась в Россию? – все спрашивал у Брагина капитан Вяткин. – Ведь могла бы где угодно заякориться, учитывая размер кошелька ее папаши.