Читать книгу "Орикс и Коростель - Маргарет Этвуд"

— Нет, эти нет, — говорит он. — Эти безопасны. — Дети тут же теряют интерес к своим находкам, мешок бесполезно болтается. Но дети не уходят — стоят и смотрят. Прочесывание пляжа — только предлог. В действительности они больше хотят посмотреть на Снежного человека, потому что он совсем на них не похож. Иногда они просят его снять темные очки, а потом надеть обратно: проверяют, два у него глаза или три.

— Снежный человек, о Снежный человек, — поют они, но не ему, скорее друг другу. Для них его имя — всего лишь сочетание звуков. Они не знают, что такое снежный человек, они никогда не видели снега.

Одно из правил Коростеля — нельзя выбрать имя, которому не найдешь физический эквивалент — пускай скелет, пускай чучело. Никаких единорогов, грифонов, мантикор и василисков. Но правила больше не действуют, и Снежный человек с наслаждением, пусть горьким, взял себе это сомнительное имя. Ужасный Снежный человек, Йети, — существующий и не существующий, мерцает на границе снежной бури, обезьяноподобный человек или человекоподобная обезьяна, скрытный, неуловимый, известный лишь по слухам и перевернутым следам. Говорили, что горные племена охотились на снежных людей и при малейшей возможности убивали. Говорили, что племена эти варили убитых снежных людей, жарили их, закатывали пиры. Снежный человек подозревает, что легкий налет каннибализма придавал этому действу особую прелесть.

Сейчас он сократил свое имя. Стал просто Снежным человеком, оставив «ужасного» себе, в качестве тайной власяницы.

Дети мнутся, потом садятся на землю полукругом, все вместе, мальчики и девочки. Младшие еще не доели завтрак, по подбородкам стекает зеленый сок. Жутко подумать, насколько неряшливы становятся люди, когда нет зеркал. Впрочем, дети все равно кажутся ему изумительно красивыми — все голые, все идеальные, все разноцветные — шоколадные, розовые, цвета чая, кофе, сливок, масла, меда — и с одинаковыми зелеными глазами. Эстетика Коростеля.

Они выжидательно смотрят на Снежного человека. Наверное, думают, что он с ними заговорит, но сегодня он не в настроении. В крайнем случае, даст им посмотреть темные очки, блестящие сломанные часы или бейсболку. Бейсболка им нравится, правда, они совершенно не понимают, зачем она — съемные волосы, которые и не волосы вовсе, — а подходящей байки он пока не придумал.

Дети еще некоторое время сидят молча, смотрят, размышляют, затем старший начинает:

— О Снежный человек, пожалуйста, скажи нам, что за мох растет у тебя на лице?

Остальные подхватывают:

— Пожалуйста, скажи нам, пожалуйста, скажи нам! — Не пихаются, не хихикают — это серьезный вопрос.

— Перья, — отвечает он.

Они задают этот вопрос минимум раз в неделю. И он все время дает один и тот же ответ. Сколько прошло времени — два месяца, три? Он сбился со счета, а у них уже про него мифология, догадки: Снежный человек когда-то был птицей, но забыл, как летать, и почти все его перья выпали, ему холодно, ему нужна вторая кожа, и приходится все время греться. Нет: ему холодно, потому что он ест рыбу, а рыба холодная. Нет: он носит вторую кожу, потому что у него больше нету этой штуки, которая у всех мужчин есть, и он не хочет, чтобы мы видели. И поэтому он не ходит купаться. У него морщины, потому что раньше он жил под водой и вода сморщила ему кожу. Снежный человек такой грустный, потому что остальные такие же улетели за море, и теперь он тут совсем один.

— Я тоже хочу перья, — говорит самый младший. Напрасная надежда: у мужчин из племени Детей Коростеля бороды не растут. Сам Коростель считал, что борода иррациональна, его раздражало бритье, поэтому он решил вообще отказаться от растительности на лице. Разумеется, Снежного человека это не коснулось: ему слишком поздно меняться.

Теперь они все начинают разом:

— Снежный человек, о Снежный человек, а можно, чтобы у нас тоже были перья, пожалуйста?

— Нет, — отвечает он.

— Почему нет, ну почему? — спрашивают двое самых младших.

— Минутку, я спрошу Коростеля. — Он поднимает часы к небу, крутит на запястье, потом прикладывает к уху, будто слушает. Они завороженно следят за каждым его движением. — Нет, — говорит он наконец. — Коростель говорит, что вам перья не положены. А теперь валите на хер.

— На хер? На хер? — Они смотрят друг на друга, потом на него. Он сделал ошибку, сказал новое слово и даже не сможет объяснить им, что оно означает. Половые органы их не оскорбляют. — Что такое на хер?

— Уходите! — Он отмахивается простыней, они бросаются врассыпную и убегают по пляжу. Они еще не знают, стоит ли его бояться. И насколько сильно, если стоит. Никто не слыхал, чтоб он обидел ребенка, но сущность его до конца не понятна. Кто знает, что он выкинет.

Голос

— Теперь я один, — говорит он вслух. — Один, совсем один. Один в безбрежном море. — Еще одна фраза из саднящего внутреннего цитатника.

Уточнение: на морском берегу.

Ему очень нужно услышать человеческий голос — обычный человеческий голос, как у него самого. Иногда он смеется, как гиена, или рычит, как лев, — его представление о смехе гиены и рычании льва. В детстве он смотрел старые DVD про животных: программы о повадках диких зверей, кадры совокупления, рык, анатомия, матери вылизывают детенышей. Почему эти сцены так его утешали?

Еще время от времени он визжит и хрюкает, как свиноид, или лает, как волкопес: Bay! Bay! Иногда на закате бегает по пляжу, швыряется камнями в океан и орет: Черт, черт, черт, черт, черт! Обычно после этого легче.

Он встает, потягивается, простыня падает на песок. Он испуганно смотрит на собственное тело: грязная кожа, вся искусанная, седеющая поросль на груди, огрубевшие желтые ногти на ногах. Он стоит в чем мать родила — не сказать, чтоб он помнил, как она его рожала. Столько событий происходят у тебя за спиной, когда не можешь смотреть: рождение и смерть, к примеру. И краткое забвение секса.

— Не смей даже думать об этом, — говорит он сам себе. Секс — как выпивка: не стоит о нем думать с утра пораньше.

Раньше он поддерживал форму — бегал по утрам, ходил в тренажерный зал. А теперь у него ребра торчат, он катастрофически истощал. Животного протеина не хватает. Женский голос ласково шепчет ему на ухо:

А задница очень даже ничего! — Это не Орикс, какая-то другая женщина. Орикс теперь не особо разговорчива.

— Скажи что-нибудь, — просит он. Она его слышит, ему нужно верить, что она слышит его, но все равно молчит. — Ну что мне сделать? — спрашивает он. — Знаешь, я…

И пресс ничего, перебивает кто-то шепотом. Дорогой, просто ложись и расслабься. Кто это? Какая-то шлюшка. Уточнение: профессиональная жрица любви. Гимнастка, будто резиновая, покрытая блестками, словно чешуей. Он ненавидит эти отголоски. Их и святые слышали — чокнутые запаршивевшие отшельники в пещерах и пустынях. Скоро ему прекрасные демоны станут являться, будут манить, облизываясь, суккубы с красными сосками и мелькающими розовыми язычками. Из волн появятся русалки, выплывут из-за осыпающихся башен, он услышит сладкое пение и поплывет, и его съедят акулы. Существа с женскими грудями и головами и орлиными когтями станут пикировать на него, он раскроет им объятья, и это будет конец. Мозгоплавка.