Читать книгу "Исчезновение Эсме Леннокс - Мэгги О'Фаррелл"

Эсме подпрыгивает, изо всех сил мотая головой, однако писк становится еще громче, и вот уже комариные крылышки щекочут ей ухо. Она взвизгивает, ерошит волосы, комариный писк оглушает, перекрывая остальные звуки. Тонкие ножки пробираются внутрь ее уха… Что же будет? Неужели он прогрызет барабанную перепонку и заберется ей прямо в мозг, и она оглохнет, как та девочка в книжке, которую читала Китти? Или умрет? Или комар так и будет жить у нее в голове, и писк будет преследовать ее вечно?

Испустив еще один отчаянный вопль, она трясет головой и прыгает по лужайке. Визг уступает место всхлипываниям, комар задом выбирается из ее уха, и отец спрашивает: «Что с ней такое?» – а мать, не вставая с кресла, зовет няню.

Возможно, это и есть самое раннее из воспоминаний? Быть может. Такое начало – другого она не помнит.

Или когда Джамила разрисовала ей ладошку тонкими линиями хны? Перечеркнула новым рисунком ее линию жизни и линию судьбы. Или когда Китти упала в пруд, ее выловили, будто рыбу, и отнесли в дом, завернув в полотенце? Или когда она играла в камешки за забором с детьми поварихи? Рассматривала кишащую муравьями землю у массивного ствола баньяна? Может быть.

Или вот, обед. Ее привязали к стулу, накрепко, поперек туловища. А все для того, как объявила во всеуслышание мать, чтобы Эсме научилась себя вести. Хорошо себя вести – значит не вставать со стула, пока обед или ужин не окончен, это Эсме помнила. Она любила сидеть под столом, в запретном, удивительно притягательном мирке под скатертью. Ноги под столом невероятно загадочны, их можно рассматривать до бесконечности: туфли, стоптанные в неожиданных местах, странно завязанные шнурки – у всех по-разному! – мозоли, натоптыши. Кто скрещивает лодыжки, кто колени, у кого дырявые чулки, а у кого разные носки, кто всегда держит руку на коленях – Эсме знала все. Она соскальзывала со стула, гибкая, как кошка. Обратно не выудишь!

Ее привязали маминым шелковым шарфом. Эсме нравится узор на ткани: повторяющиеся вытянутые завитки – лиловые, красные и синие. Мать говорит, что это узор Пейсли, названный так в честь городка в Шотландии.

Все стулья за столом заняты. Здесь и Китти, и мать, и отец, и гости – несколько супружеских пар, девушка со скандально короткой стрижкой, которую мать усадила напротив молодого инженера, пожилая женщина с сыном и одинокий мужчина – ему досталось место рядом с отцом Эсме. Кажется, тогда подали суп. Металл постукивал о фарфор, ложки двигались вверх и вниз, гости деликатно прихлебывали и глотали.

Они разговаривают. Без остановки. О чем можно говорить так долго? Похоже, о многом. Эсме водит ложкой в тарелке, поднимая крошечные волны. Она не прислушивается к разговору, по крайней мере, не слышит слов, настроив слух на общий неразборчивый гул. Похоже на гомон попугаев в кронах деревьев или на кваканье лягушек на закате. Такой же дребезжащий звук.

Внезапно все без предупреждения поднимаются, кладут ложки и поспешно выходят из комнаты. Эсме, поглощенная мечтами и мыслями о волнах в супе и лягушках на пруду, что-то упустила. Гости взволнованно переговариваются, а Китти даже протискивается в дверь, опережая отца. Мать в стремлении угодить гостям позабыла о привязанной к стулу Эсме.

Сжимая в руке ложку, она с открытым ртом смотрит им вслед. Дверной проем заглатывает всех – молодой инженер исчезает последним, доносятся лишь отзвуки шагов по дорожке. Эсме в изумлении оглядывает пустую комнату. В стеклянной вазе, гордые и безмятежные, стоят лилии; часы отбивают секунды, салфетка соскальзывает на стул. Может, закричать? Сделать глубокий вдох и закричать изо всех сил? Однако она молчит. Смотрит на трепещущие у распахнутого окна шторы, на муху, усевшуюся на тарелку. Эсме вытягивает руку в сторону и разжимает пальцы – интересно, что будет? Ложка падает, подпрыгивает, переворачивается в воздухе и, скользнув по ковру, замирает под сервантом.

Айрис идет по улице, сжимая в одной руке ключи, а в другой – стаканчик кофе. За ней по пятам бежит собака, постукивая когтями по бетону. Длинные солнечные лучи пробиваются между высотными зданиями, и оставленные ночным дождем лужицы постепенно исчезают с тротуара.

Она переходит дорогу – собака не отстает. Айрис пинает банку из-под пива, забытую на ступеньках, но, вместо того чтобы покатиться по тротуару, банка заливает остатками пива вход в магазинчик.

– Черт, – вздыхает Айрис. – Вот черт, черт, черт.

Она снова яростно пинает банку – и та, пустая, со звоном катится в канаву. Айрис оглядывается. За ее спиной вздымаются безразличные каменные многоквартирные дома, поблескивая рядами немигающих окон. Она смотрит вниз, на виляющую хвостом собаку, и неуверенно улыбается.

– Хорошо тебе, – говорит Айрис.

Она дергает рычажок над дверью, и металлические ставни с недовольным скрипом поднимаются. Переступив лужу пива, Айрис балансирует на пороге, вытаскивает кипу писем из щели почтового ящика и проходит в магазин. Внутри она просматривает почту: счета, счета, банковская выписка, открытка, снова счета и коричневый конверт.

Адрес на конверте написан очень необычным шрифтом, Айрис даже останавливается на полпути к прилавку, чтобы рассмотреть маленькие чернильно-черные буквы. Она подносит конверт к лицу и вглядывается в надпись, проводит по ней пальцами – буквы неровные, адрес явно напечатали на пишущей машинке.

Струя холодного воздуха скользит по полу, змеей обвивая лодыжки. Айрис поднимает голову и оглядывает магазин. На нее смотрят лишь пустые, безликие головы манекенов; свисающее с потолка пальто из тонкой ткани слегка покачивается на сквозняке. Айрис тянет за треугольный кончик клапана; конверт легко открывается, выпадает единственный белый лист бумаги. Развернув его, Айрис пробегает взглядом текст. Ее мысли все еще заняты пролитым на ступеньках пивом, ведь лужицу надо обязательно вытереть и впредь не пинать вроде бы пустые банки, однако глаза цепляются за слова «случай» и «встреча» и еще за имя «Юфимия Леннокс». В самом низу темнеет завиток неразборчивой подписи.

Надо бы перечитать письмо, однако она вдруг вспоминает, что в кладовке осталась полупустая бутылка моющего средства. Запихнув письмо вместе со счетами в ящик стола, Айрис исчезает за тяжелой бархатной шторой.

Айрис выходит на крыльцо со шваброй и ведром мыльной воды и отмывает ступеньки, начиная от порога. По дороге проезжает небольшой автофургон, и локоны Айрис взлетают от налетевшего вихря. Где-то далеко плачет ребенок. Собака застыла у двери, разглядывая крошечные фигурки людей на мосту в вышине над дорогой. Иногда кажется, что улица очень глубоко врезана в тело города, и Айрис живет в подземелье. Она опирается на швабру и разглядывает вымытые ступеньки. В памяти всплывает имя: Юфимия Леннокс. «Наверное, бланк заказа», – думает она. И еще: «Хорошо, что я не выкинула ведро. Похоже, собирается дождь».

Айрис сидит напротив Алекса в баре Нового города; покачивая серебристой туфелькой, впивается зубами в оливку. Алекс поигрывает с браслетом на ее запястье: перебирает пальцами звенья. Потом опускает взгляд на часы.

– Что-то она задерживается…