Читать книгу "Крещение Руси. От язычества к христианству - Владимир Петрухин"

Здесь необходим исторический комментарий. Князья, отправившие послов к византийскому императору, правили в Великой Моравии, славянском государстве, которое вынуждено было лавировать между двумя великими державами раннего Средневековья — империей Каролингов, точнее — Восточно-Франкским, или Немецким, королевством, претендовавшими на роль распавшейся Западной Римской империи, и Восточной Римской, или Византийской империей. При этом в 860-е гг., когда происходили описываемые события, дело дошло почти до схизмы — разделения церквей: константинопольский патриарх Фотий враждовал с папой римским Николаем I. Это усугубило противоречия между церквами, следовавшими разным обрядам и языкам — греческому и латинскому, что заставило славянских князей искать учителей, которые упорядочили бы богослужение.

Михаил III передал слова славянских послов своим «философам», и те посоветовали царю обратиться в город Солунь — Фессалоники, где у некоего мужа по имени Лев было два сына — тоже «хитрых философа», знавших славянский язык. Царь вызвал к себе солунских братьев — Константина и Мефодия и «умолил» их отправиться в «Словенскую землю». Пришедши, те составили «письмена азбуковные словенские» и переложили ими Апостол и Евангелие и другие богослужебные книги. «И рады были словене, услышавшие о величии Божием на своем словенском языке». Но тут «некие» принялись хулить «словенские книги», заявляя, что никто не может иметь своих букв, кроме евре ев, греков и латинян. Однако римский папа (им был уже Адриан II), ссылаясь на слова Священного Писания о том, что «восхвалят Бога все языки», поддержал деяние солунских братьев, явившихся за поддержкой в Рим. Константин скончался в Риме, приняв монашеское имя Кирилл, Мефодий же стал епископом в Моравии.

Почему Константин и Мефодий отправились за поддержкой в Рим? Церковь Моравии находилась под властью Рима, и «некие» враги славянских учителей были немецкими епископами. Римский престол пребывал в сложных отношениях не только с Константинополем, но и с немецкими королями. Миссия солунских братьев вызвала сочувствие Рима, в отличие от немецких да и греческих церковных властей: ведь греки продолжали считать славян варварами — даже после их крещения; их язык напоминал им собачий лай — как можно было переводить Священное Писание на этот язык? Не случайно сама миссия Константина и Мефодия не упоминается византийскими источниками.

Русский летописец также не случайно подробно цитирует «Сказание о преложении книг» и рассказывает о поддержке, оказанной славянским учителям в Риме. В «Сказании» далее говорится о том, что Мефодий наследовал кафедру святого Андроника, ученика самого апостола Павла — ведь тот был епископом в римской провинции Паннония, там, где в Средние века возникла Великая Моравия. Значит, заключает «Сказание», учителем «славянскому языку» был и Андроник. Более того, и сам Павел приходил в Иллирик (римскую область, объединявшую несколько провинций, в том числе Норик и Паннонию), где расселились славяне, так что и Павел оказывается учителем славян.

Конечно, современный историк усмотрит в этой благочестивой легенде очевидное противоречие: славяне появились на Дунае в VI в. н. э., до этого они не известны историческим источникам, в том числе и источникам по истории раннего христианства. Но для средневековых славянских историков было не менее очевидно, что славяне должны были входить в число 72 языков, которых достигла апостольская проповедь. Понятно, почему летописец так сочувствовал этому построению — ведь его Русь пользовалась тем же словенским языком, а значит, Павел был учителем и для Руси… Но это летописное построение связано уже с иными — собственно русскими — историческими событиями, о которых еще пойдет речь. Рассказывая о расселении славян, Нестор осознавал, что Иллирик на Дунае слишком далек от русских центров — Полянского Киева на Днепре и словенского Новгорода на Волхове. Сама же изначальная Русь не была славянским народом — Нестор помещает ее среди скандинавских — варяжских — народов за Варяжское (Балтийское) море. Руси нужен был свой апостол.

3. Апостол Андрей на пути из варяг в греки

В летописный текст о расселении восточных славян летописец вставляет знаменитый рассказ о пути из варяг в греки и путешествии по нему «в варяги» и Рим апостола Андрея.

Поляне жили на днепровских горах, по Днепру же проходил путь из варяг в греки и из грек — до Ильменя и Волхова, Ладожского озера (Нево), откуда можно попасть в море Варяжское. По тому морю можно дойти до Рима (вокруг всей Европы) и от Рима к Царьграду — Константинополю, а оттуда — в Понт (как греки называли Черное море), куда впадает Днепр. Сам же Днепр течет на юг из некоего Оковского леса, а Западная Двина из того же леса течет на север в море Варяжское. Наконец, Волга течет из леса на восток и впадает в море Хвалисское (Хорезмское — Каспийское), и по Волге через земли волжских болгар можно дойти до «жребия Сима», через варяжские земли и Рим можно достичь «племени Хамова». На берегах же Понтийского моря, которое слывет также Русским, учил сам апостол Андрей.

Киевская Русь и путь из варяг в греки

Физическая география превращается у летописца в священную: Русь оказывается не на северной периферии, а в центре мира, ибо из ее центра — Оковского леса — можно попасть во все части света, поделенные по жребию сыновьями Ноя. Из Симова жребия, из Иерусалима, апостольская проповедь действительно достигла Понта, о чем повествовали, в частности, «Деяния апостола Андрея», цикл преданий, сформировавшийся во II–X вв. Русским книжникам были известны эти предания, популярные в Византии. Но редакция Нестора отлична от прочих вариантов христианских легенд.

Андрей учил в Синопе, на южном берегу Понта, и пришел в Корсунь — Херсонес (главный город Византии в Крыму, много значивший для Руси). Там он узнал, что близко расположено днепровское устье, и решил отправиться в Рим по Днепру. Дойдя до днепровских гор, апостол предрек благодать Божию, которая воссияет на этих горах, и грядущую славу Киева с его церквами. Андрей воздвиг крест на горе, где должен был возникнуть Киев, и пошел дальше к словенам, где ныне стоит Новгород. Там он увидел местный обычай мытья в бане, где люди хлещутся вениками. Через варягов апостол добрался до Рима, где рассказал о том, кого учил и что видел. Более всего апостола поразил обычай «Словенской земли»:

«Видел бани деревянные, и натопят их сильно, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья молодые и бьют себя сами, и до. того себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водою студеною, и только так оживут. И творят это постоянно, никем же не мучимые, но сами себя мучат, и то творят омовенье себе, но не мученье»[2].

Этнографические наблюдения апостола, переданные русским летописцем, породили немало интерпретаций. Чаще всего предполагали, что в рассказе о новгородской бане следует видеть издевку киевского автора над чуждым ему северно-русским обычаем: действительно, южная народная традиция не знает парной бани, да и бани как отдельного строения вообще. Но в этнографическом описании нет никакого осуждения или насмешки; более того, собственно в «Деяниях Андрея» присутствует мотив посещения апостолом бани — что естественно для человека, получившего античное воспитание. Правда, и в бане апостол изгонял бесов из одержимых. Но главный подвиг, который приписывают апостолу его деяния, — это проповедь в страшных варварских краях, на севере античной ойкумены, где, по древним легендам, обитали не только скифы или тавроскифы (как византийцы называли русских), но и людоеды. Даже Херсонес, древний греческий город в Юго-Западном Крыму, согласно греческому «Похвальному слову»[3] апостолу Андрею, расположен в Скифии, а его жители «проводят жизнь по-варварски и неразборчиво», они любят «во всем ложь, в вере нетверды по сей день»… Апостол воздвиг и крест, правда, не на киевских горах и даже не в Херсонесе, а в более цивилизованном Хараксе в малоазиатской Пафлагонии. Летописец использовал мотивы деяний апостола, и этнографический мотив парной бани был особенно важен для него, ибо должен был подтвердить достоверность происходящего.