Читать книгу "От золотого тельца до «Золотого теленка». - Елена Чиркова"

***

И наконец, третий тип книг с экономическим содержанием. Это собственно художественные произведения, а не закамуфлированные трактаты. Просто их авторы умеют наблюдать экономическую жизнь общества, ухватывают финансовые коллизии и наделены даром отразить это в художественном тексте, да так, что порой и у экономистов лучших описаний существа дела не найдешь. А еще экономическими бывают сказки!

В эссе «Библиотека всемирной литературы» (1927) великий немецкий писатель Герман Гессе писал о том, что бы он подумал о владельце «идеальной» библиотеки, в которой по два романа Бальзака и Диккенса, если бы такового встретил: «Довольно неплохое собрание, сплошь проверенные вещи, но разве нет у владельца никаких увлечений, предпочтений, пристрастий, разве в сердце его нет ничего, кроме нескольких книг по истории литературы? Если у него, к примеру, есть лишь по два романа Диккенса или Бальзака, то, значит, ему их навязали. Если бы он выбирал действительно лично и свободно, то он или любил бы обоих авторов и имел бы как можно больше книг того и другого, или предпочел бы одного из них, куда бы больше, к примеру, любил милого, доброго, прелестного Диккенса, чем грубоватого Бальзака, или, напротив, любил бы Бальзака, хотел бы иметь все его книги и выбросил бы из библиотеки слишком сентиментальные, слишком добродетельные, слишком обывательские книги Диккенса».

Как экономист я отношусь как раз к первому разряду людей – люблю того и другого, ибо оба они прекрасно описывают экономические явления. И об их текстах мы здесь и будем говорить подробно.

Еще Шекспир предупреждал, что для притока денег в страну надобно иметь благоприятный климат – инвестиционный, конечно же. Эптон Синклер разложил по полочкам способы обмана миноритарных акционеров начала XX века, с успехом используемые и в наше время. Теодор Драйзер рассказал, как на связях с государственными органами делаются олигархические состояния. Петр Боборыкин увидел и представил в романе «Китай-город» зарождавшийся в конце XIX века слой «новых русских» практически в малиновых пиджаках. Островский живописал последствия жизни в кредит, а Чехов в «Вишневом саде» и вовсе показал подноготную современного ипотечного кризиса.

В некоторых книгах можно найти лишь отдельные приметы экономики описанного времени, но и они крайне ценны. «Крестьяне забросили плуги, оделись в шелка, их прежде мозолистые руки стали мягкими», – пишет Сервантес в «Дон Кихоте» (1613). Это отражение «ресурсного проклятия», обрушившегося на Испанию после завоевания Латинской Америки в 1520–1530-х годах. На страну посыпался золотой и серебряный дождь: в XVI веке из Нового Света в Испанию было переправлено столько золота и серебра, что в конце столетия запас этих металлов превысил уровень 1492 года в пять раз. Страна практически перестала производить что-либо сама: пять шестых всего объема грузов, отправлявшихся из Испании в ее американские колонии, – это товары иностранного происхождения. Почти весь золотой запас тратился на покупку во Франции предметов роскоши. Франция как их производитель поднимается именно за счет испанского спроса (и сохраняет это место в мировом разделении труда по сей день). Что касается испанцев, то после 1610 года резко идет на убыль золотой, а после 1630-го и серебряный поток. Страна теряет и господство на море – оно переходит к голландцам, а затем к англичанам. В экономическом отношении Испания оказывается европейским аутсайдером.

Жизнь героини повести Гоголя «Старосветские помещики» (1835) помещицы Пульхерии Ивановны состоит «в беспрестанном отпирании и запирании кладовой, в солении, сушении, варении бесчисленного множества фруктов и растений». «Ее дом был совершенно похож на химическую лабораторию. Под яблонею вечно был разложен огонь, и никогда почти не снимался с железного треножника котел или медный таз с вареньем, желе, пастилою, деланными на меду, на сахаре и не помню еще на чем. Под другим деревом кучер вечно перегонял в медном лембике водку на персиковые листья, на черемуховый цвет, на золототысячник, на вишневые косточки… Всей этой дряни наваривалось, насоливалось, насушивалось такое множество, что, вероятно, она потопила бы наконец весь двор…» Почти все необходимое производится внутри имения, на базар помещики ездят крайне редко. Это описание натурального хозяйства – и отсталости экономики Российской империи в первой третий XIX века, задушенной крепостным правом.

А помните, как начинается «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» (1886) Роберта Льюиса Стивенсона? Некий мужчина сшиб на улице девочку лет девяти, хладнокровно наступил на нее, упавшую, и даже не обернулся на ее громкие стоны. Разъяренная толпа «выбила» из «самого Сатаны» 100 фунтов[2]. Он дошел до какого-то дома, вынес 10 гиней[3] и чек на «банк Кутса»[4], выданный на предъявителя и подписанный известными именем, на остальную сумму. Все это происходит в четыре утра. Тут же возникло подозрение, что чек – фальшивка и нужен, чтобы скрыться, пока банки закрыты, но виновник происшествия – а это был, разумеется, мистер Хайд – предложил дождаться утра и лично обналичить чек. К удивлению рассказчика, свидетеля происшествия, чек оказался самым настоящим. Чек на предъявителя здесь не случаен, ведь Хайд скрывает свою личность (у него даже фамилия говорящая: от английского hide – скрывать). Чуть позднее, будучи в Англии, чеками воспользуется граф Дракула в «Дракуле» (1897) Брема Стокера. Стокер и Стивенсон рассказывают нам, что в последней трети XIX века англичане обзавелись чековыми книжками: это удобно и им, и банкам[5].

Если поглубже вникнуть в цифры, приводимые Томасом Манном в «Будденброках» (1896–1900), то можно подсчитать среднюю доходность капитала семейной фирмы Будденброков, которая с учетом потерь в отдельные годы окажется не так уж велика даже в лучшие времена. Это заставит задуматься, так ли уж неправ второй муж Тони Будденброк – господин Перманедер, который, женившись на Тони, изъял свой капитал из мюнхенской пивоварни и вложил в арендную недвижимость (доходность которой тоже можно подсчитать). А ведь тот факт, что Перманедер не деятелен и предпочитает жизнь рантье, – одна из претензий Тони к мужу, которые и вынуждают ее с ним расстаться. Дело, кажется, не в процентах. Быть предпринимателем – престижно и модно, это вызывает уважение, а лежать на боку (в романе – пропадать в пивном заведении каждый вечер) и снимать сливки с капитала, ничего не делая, – нет.