Читать книгу "Заморок - Алла Хемлин"

Про мою родную маму старуха Фросе ничего не сообщила. А по виду Фрося себе решила, что старуха знает сильно много.

Фрося такое себе решала, старуха уже ж встала на свои ноги и пошла. Фрося пошла тоже.

Пошла Фрося за старухой.

Получилось, что у старухи была хата на улице Трудовой, которая за клубом, который синагога, которая клуб.

И надо ж такое! Фрося увидела там в дворе у старухи на веревке мокрые тряпки, какие делаются для нарожденных.

Фрося, конечно, побежала в сам дом, а старуха туда уже ж вошла.

Фрося и старуха опять встретились лицом до лица. Встретились, а никого другого в хате не было.

Старуха, конечно, спросила Фросю, за чем Фрося.

Фрося все-все высказала прямо в лицо старухи.

Старуха сказала, что ничего даже малейшего нету, что тряпки, которые в дворе, накроенные для самой старухи, что пускай Фрося живет себе дальше-дальше, что тогда Фросе такие тряпки тоже будут нужные.

Фрося, конечно, не поверила старухе. Допустим, про что Фросе тряпки тоже будут нужные, чуточку поверила, а про что повешенные тряпки не для нарожденного — не поверила.

А 8 сентября в Чернигов зашли немцы.

Потом евреев убили.

Фрося с другими товарищами ходила смотреть, как евреев убивали. Не всех в одну секундочку, а по порядку.

Фрося по порядку и смотрела, и увидела знакомую старуху. Фрося старухе, конечно, кричала, чтоб старуха облегчила себе сердце перед смертью и все-все сказала.

Старуха смолчала. А потом уже не спросишь, хоть ты что.

Фрося попросила у меня большое прощение, что не узнала у старухи.

Конечно, я Фросю не простила.

Не простила не за то, а за другое. Когда ты не знаешь, тогда всегда молчи и не репету́й.

Так ушли следы моей родной мамы и нарожденной дивчинки — родной дочки Тамары.

А Тамара, простая украинская трудовая женщина, меня кормила-кормила. Своим молоком и своими слезьми кормила. А как же было меня не кормить? Я Тамаре далась на замену — получается, терпи, жди свою одну секундочку.

Конечно, Тамара тоже думала про следы, а время было уже не то. А всегда ж может перевернуться на то. Ты жди — следы не следы — не твое это дело. Было б что дать за свое.

Надо понимать.

Можно сказать, что я и есть виноватая во всем, не считая фашиста.

Это я сказала не от себя и не от Фроси. Это Тамара мне в уши говорила от самого первого дня совместной жизни как дочки и мамы. Только я ж не знала, про что мама Тамара говорит. Тамара ж мне считалась перед всеми-всеми моя мама. Конечно, не считая меня и Фроси тоже.

Я стала расти, и долго понимала одно — что моя мама меня не любит, а шпыня́ет. Если б на ту самую секундочку в наявности был мой отец, который муж мамы Тамары, может, я б хорошо посмотрела и увидела, что я в нашей родной семье чуточку другая, что, может, я сильно-сильно чернявенькая, что, может, у меня и носик. А мужа мамы Тамары в наявности не было. Я по своим годам могла это понимать, когда была в войну? Не могла, я ж народилась когда? Потому не могла. И никакой карточки мужа Тамары в хате не было. Кто ж так поступит с карточкой при живущем по-хорошему человеке-муже? Допустим, муж в хате и не жил. Оно ж, когда в доме живут, так………………

По правде, я и потом не понимала про папу, и не спрашивала тоже. Как спросишь? «Мама, где наш папа?» И чтоб этот папа пришел и тоже начал меня шпынять? Я ж, считай, только шпыняния и видела. Пускай.

А соседка по нашей улице Республиканская рассказывала соседке, которая тоже с улицы, на горке, после хаты Семенчихи, а я тут сидела, на травичке, уже мне было лет, может, восемь. И соседка эта говорила другой такой же, что дивчинка, я, получилась ни в кого, что муж Тамары убежал от Тамары от сильной-сильной обиды.

Потом уже и Фрося приступила с больным разговором. Мне как раз сполнилось близко до шестнадцати. Паспорт и комсомол. Допустим, комсомол был раньше. Я ж сначала поступила, а потом уже и………………

Сама Фрося или мама Тамара придумала вывести мне все на воду, я доподлинно не знаю. А в паспорт записалось синим-синим такими словами: Федоско Мария Ивановна. И метрику я видела тоже, когда мне выписывался паспорт. Там на место отца записалось синим-синим такими словами: Федоско Иван Николаевич национальность украинец. Або українською: батько Iван Миколайович Федоско національність українець. И то же самое — мать Федоско Тамара Федоровна национальность украинка, або українською — мати Федоско Тамара Федiрівна національність українка.

По правде, слово не отличишь одно от русского. Различается на крыхту, по-русски — на крошку. Вроде моего носика. Пускай. Ничего на свете еврейского у меня нету. Я всегда по паспорту честно-честно всем-всем отвечу — Федоско Мария Ивановна, украинка у таких же родителей. А что папы нету в наявности, так наявности нету у целой половины черниговских мне одногодок. Война ж, товарищи!

Надо понимать.

В школу я пошла в 48-м. Мама Тамара сильно переживала. Допустим, если б я пошла в школу на год раньше, так мне б давали бесплатно хлеб, сахар и чай. Два кусочка черного хлеба, два кусочка пиленого сахара и стакан чая. Приносили б на большой перемене в класс. Оно ж карточки отменили, так и бесплатное тоже.

Школа, огород, поросю́ намешай, курам задай, воду наноси на все на свете. Кошка тоже. Собаки у нас с мамой не было. Кошку у нас звали Маркиз, а собаки ж не было, так собаку и не звали.

Да.

Я закончила в семилетке семь классов, и в ту же самую секундочку началась у меня работа на лозовой фабрике плетеной мебели.

Мама Тамара на другой год моей работы на лозовой заболела.

Первые месяцы мама была такая, что вроде сильно-сильно вся-вся усталая.

Потом, как на́чала мама меня шпынять через пятое на двадцатое, а не как я уже хорошо привыкла, я спугалась. Получалось, маму Тамару прихватило-прихватило. Один день плохо, а другой день хуже.

Когда мама Тамара меня погладила по косам, тут мне прояснилось, что уже будет скоренько. Потому что зачем бы мама Тамара и гладила? Я тогда уже про себя и про маму все-все знала. Я, считай, уже целый месяц знала, а вытерпела мамину глажку. Пожалела маму Тамару. Пускай. Конечно, мама Тамара не меня — чужую — погладила. Мама погладила другую — свою.

Для сравнения скажу честно. Я маму, которая Тамара, любила. До слов Фроси про мою родную мать — сильно-сильно. По правде, после Фроси тоже любила.

У меня в голове сложились моя родная мама и мама, которая Тамара. Как сложились, так уже не разнимались. Несмотря что.

Мои мамы две получились без обмена. Это ж как человеку обидно!

Допустим, в одну секундочку моя родная мать объявит себя с ребенком, который родной ребенок мамы Тамары. А с кем моей родной маме надо будет меняться? Я — не считаюсь. Меняться ж надо с Тамарой. Так? Я ж и говорю, что человку без обмена обидно-обидно.