Читать книгу "Завтрак в облаках - Алла Иошпе"

А Аркадий Инин вдруг упрекнул меня в том, что в книге этой «чувствуется повышенная сексуальность».

Господи, как же я обрадовалась!

В мои-то годы!

Наконец-то!

Бумажные кружева

Что дальше?

А что дальше?

Извечный вопрос. Задаешь его себе каждый раз, как после очередного юбилейного концерта. Долго готовишься, нервничаешь… А вот уже все и прошло. И все уже позади. Прошел концерт, и с ним ушло что-то очень важное. Долго и медленно от всего отходишь.

Так и с книгой. Писала… правила… перечитывала… добавляла… убирала… сомневалась. Закончила. Отдала в издательство… И вот он – этот извечный вопрос: а что дальше? Да еще всякие сомнения в голову лезут: а надо ли вообще писать еще? И противное – кому это может быть вообще интересно?!

Действительно. Кому?

Тем, кто, как и мы, родились в прошлом веке? Может быть. Может, и интересно. Потому что – знакомо. А знакомое лучше воспринимается. Как знакомые песни. Их ждут. Им народ радуется, будто старого знакомого встретил. Конечно, если он, этот знакомый, ему нравился.

Так вот. А если читатель нынешний? То – как ему? Эти наши воспоминания?! Рассказы? Про любовь, что без времени? Да еще эта лирика со стихами?!

Да-а. Может быть, и интересно. Кому-то. Читают, слава богу. По крайне мере, говорят, что кто-то у кого– то попросил почитать мою книжицу и – не вернул. А кто-то – и украл! А я радуюсь.

… Но пока что хочется отдохнуть. А где это лучше всего делать?

Вот и забираемся на наш маленький остров, по форме своей который на мышку похож. После московского напряга, темпа, нервов, концертов и презентаций – опять туда. Из мерзлой гнилой Москвы, где не то ранняя зима, не то поздняя осень, и дождь, и снег, и полная путаница, опять – в этот маленький райский уголок.

Тут дышится легче, да и пишется лучше.

Домик наш – на горе. Невысокой, но достаточной, для того чтобы невдалеке, через небольшой уходящий вниз кусочек земли с виллами и садами, видеть его – МОРЕ.

Море здесь необыкновенное. То – зеленое, спокойное (откуда эта зелень?! Ведь в нем не отражается лес?!). То – серебряное море… А когда ветер или плохое у него настроение, у моря, то темно-серое, черное почти. Но красивое – обязательно.

Общественного транспорта фактически нет. Почти нет. Только какой-нибудь автобус может куда-то подвезти. Иногда. Из фиксированной точки А в фиксированную Б. И все. Так что собственный автомобиль необходим. Вот и приобрел муж недорогую, уже подержанную кем-то машинку. Которая тебя ждет и скучает по тебе, пока ты в Москве.

И опять читаю. Читаю много. Мне интересно многое. Плачу над судьбой великого и несчастного Ван Гога (Ирвинг Стоун «Жажда жизни»), удивляюсь и завидую замечательным рассказам Виктории Токаревой и Людмилы Улицкой… И наконец, улыбаюсь потрясающему Георгию Данелии, прижимая к груди его «Кот ушел, а улыбка осталась». И вдруг узнаю, что даже он, этот удивительный, не боюсь этого слова – гениальный – Данелия впал в тревожное раздумье, после того как закончил упомянутую свою книгу. Спрашивает себя: а что дальше? И сомневается, стоит ли писать еще. А вдруг кто-то из друзей так и думает?! И, может, надо остановиться, скажут друзья?!

А книгу эту, про улыбку кота, Данелия написал в свои восемьдесят четыре – 84 – года! Вот я и подумала, что время у меня еще есть. И пожалуй, продолжу– ка я эту историю – рассказы свои рассказывать.

Итак, снова Кипр. Солнышко, свет, чисто так. Мое «О господи!» – теперь другое. Не от новостей по ТВ, не от тревоги на душе и смятения, а – от красоты вокруг. От радости на сердце. И все тело твое говорит спасибо за этот свет, цвет и за воздух. А главное – душа тебе говорит. И через пару-тройку дней, совсем немного отдохнув, ты снова окажешься перед пока еще белой страницей своего компьютера. Где тебя ждут твои старые и пока еще новые знакомые, на новых страницах новой книги.

Один известный писатель сказал, что автор книг «вершит над людьми свой бумажный суд». Этот постулат, сказанный мудрым Лоренсом Дарреллом, произвел на меня глубокое впечатление. Я задумалась. Но я, может, в чем-то и согласна с ним, но вершить свой «бумажный суд над людьми» я не берусь. Я не судья. А уж если пользовать терминологию юриспруденции, мне ближе роль адвоката, чем судьи: мне всегда жалко своих героев. Я чувствую их, я сочувствую им. И люблю даже. Они для меня – живые. Когда эти, мне не знакомые прежде, субъекты вселяются в мой рассказ, я сама знакомлюсь с ними. Я узнаю их ближе… Они мне самой любопытны и интересны. Я смеюсь и грущу вместе с ними.

А когда книжная история их заканчивается, я скучаю.

Ну а пока что, опять волнуясь, я открываю свой маленький компьютер.

Ну, все!

С богом!

Мои университеты

Опыт жизни своей писатель Максим Горький называл «мои университеты». А в моем случае, если не считать действительно моего родного Московского государственного, то в разные периоды жизни «моими университетами» был опыт общения с моими, а потом и с нашими домработницами. Это была высшая школа общения с особой частью народа, которая на протяжении многих лет стала нашим спутником по жизни.

Эта школа и стала «моими университетами».

Домработницы у нас были всегда. Или почти всегда. В зависимости от возможности. Материальной. И чем меньше были наши возможности, тем бедней и с большими проблемами были наши помощницы.

Кто-то назвал домработницу «домраба». И напрасно. Еще неизвестно, кто у кого в рабстве. Лишь по крайней необходимости приходилось жить под одной крышей с посторонним человеком, впускать в свой дом, а то и в свою душу чужие характеры и проблемы. Но из общения с этими «пришельцами» мы узнавали много нового. О жизни провинциальной, о судьбах конкретных людей… И естественно, жизненный опыт наш расширялся. Прямо не выходя из дому.

В услужение в чужой дом шли просто от необходимости выжить. Работы нет. Жить не на что. Вот и идешь в прислуги. Жизнь их, как в зеркале, отражала состояние самого общества того времени. И в то же время – положение в этом обществе тех, к кому эти люди приходили служить.

В нашем доме помощницы появились не сразу. Пока я была маленькой, их не было вообще. Незачем было. Сестра уже выросла, а со мной все время – мама. Она бы не доверила меня, любимую и болявую, никому. Даже если б и была возможность. А ее, этой возможности, в то время и не было. А вот когда уже у меня самой появилась дочка, тогда выхода не стало.

К тому времени я уже закончила свой психологический факультет и меня приняли в аспирантуру. А так как «на меня вся наука смотрит с надеждой», то мне надо появляться в клинике нейрохирургии имени Бурденко каждый день. Там я работала над своей кандидатской диссертацией. Тогда и встал конкретный вопрос о помощнице. Вернее – о няне.