Читать книгу "Принц Зазеркалья - А. Г. Говард"

Самый толстый из трех чихает в ответ на какой-то вопрос кондуктора, и от его меха поднимается облако пыли.

– Чертовы пыльные зайцы! – восклицает кондуктор, достает из чехла на поясе пылесос и принимается чистить свою ковровую шкуру.

Я сажусь в никем не занятом переднем ряду и съеживаюсь у окошка в ожидании кондуктора. Он должен был кое-что проверить – утраченные воспоминания, которые мне нужно увидеть. Не мои. Я хочу посмотреть эпизоды из чужой жизни.

Маму мучает совесть, что она посмотрела папины воспоминания втайне от него. Поэтому я очень осторожна. Но та, в чье сознание я собираюсь вторгнуться, не заслуживает моего уважения. Она жестока и мстительна. Она чуть не похитила мое тело, разорвала жизнь пополам и почти уничтожила Страну Чудес.

Морфей всегда говорил, что у каждого свои слабости. Будь он здесь, он велел бы мне найти слабость Червонной Королевы, чтобы, встретившись с ней вновь, я бы могла одержать верх.

Именно это я и намерена сделать.

Пылесос кондуктора завывает, заглушая споры, чиханье и шорох вокруг. Я откидываюсь на спинку и рассматриваю люстры, сделанные из светлячков – каждый длиной в половину моей руки. Они соединены друг с другом латунными цепочками. Сияющие насекомые движутся в воздухе, отбрасывая пятна желтого света на стены, обитые алым бархатом. Я наклоняю голову и смотрю в окно. Темноту рассеивают лампы, тоже из светлячков, которые вращаются на потолке тоннеля, как блестящие колеса обозрения.

Я подавляю зевок. Сил нет, но при этом я настолько взвинчена, что не могу задремать. Как будто я не в состоянии определить свое место во времени и пространстве. Всего лишь вчера я сидела за столиком во дворике психиатрической лечебницы и пыталась хитростью скормить папе грибок, который должен был его уменьшить. Как будто это произошло давным-давно – но и вполовину не так давно, как те времена, когда я обнимала маму… спорила с Морфеем… целовала Джеба. Я скучаю по маминому запаху. После работы в саду от нее пахло вскопанной землей и цветами. Скучаю по украшающим глаза Морфея драгоценным камням, которые переливались радугой эмоций, когда он поддразнивал меня. Скучаю по отрешенному виду Джеба, который всегда появляется у него на лице, когда он рисовал.

Мелочи, которые я некогда принимала как данность, сделались бесценными сокровищами.

У меня урчит в животе. Мы с папой не завтракали, а желудок подсказывает, что пора обедать. Я сую руку в карман передника, надетого поверх жесткого и запачканного больничного халата, и перекатываю между пальцев оставшиеся грибы. Я такая голодная, что готова съесть один из них, но не стану. Скрытая в грибах магия, которая уменьшила нас, чтобы мы могли лететь на бабочках, вернет нам прежний вид, когда мы закончим. Нужно сохранить грибы.

В стекле виднеется мое отражение – синее платье, белый передник, растрепанные светлые волосы с темно-рыжей прядкой с одной стороны.

Первый пикси был прав. Я – настоящая Алиса.

Алиса из кошмара.

Безумная, жаждущая крови.

Когда я найду Червонную Королеву, она будет умолять, чтобы я ограничилась головой.

Я фыркаю и тут же становлюсь серьезной, когда кондуктор выключает пылесос. Он поправляет свою черную фуражку и ковыляет на двух из шести ножек, похожих на палочки. Остальные две пары служат руками. В них он держит блокнот.

– Ну? – спрашиваю я, глядя на него.

– Я нашел три воспоминания. Давних. Когда она была еще молода и не замужем. Прежде чем она стала… – кондуктор оглядывается и понижает голос до шепота, – королевой.

– Отлично.

Я начинаю вставать, но тут же плюхаюсь обратно, когда он толкает меня тонкой ножкой в плечо.

– Сначала ты уничтожила один путь в Страну Чудес, заставив меня нянчиться с пыльными кроликами и вонючими пикси. Теперь ты хочешь, чтобы я подверг свою жизнь опасности, показав тебе… – кондуктор разглядывает сидящих позади пассажиров, и его скрещивающиеся челюсти дрожат, – ее интимные воспоминания?

Его шепот сопровождается щелканьем, словно кто-то хрустит пальцами.

Я стискиваю зубы.

– С каких пор подземцы уважают чью-то личную жизнь? Это же не вписывается в ваш этический кодекс. Точнее, большинство из вас вообще не в курсе, что такое этика.

– Я знаю всё, что надо! В том числе – что она не простит.

Кондуктор избегает называть ее по имени.

Я следую его примеру.

– Она не узнает, что это ты мне показал.

Кондуктор листает блокнот и что-то неуверенно записывает.

– Есть еще одна проблема, – произносит он уже громче. – Эти воспоминания – отказники.

– В смысле?

– Ее никто не заставлял забывать. Она сама предпочла это сделать. Выпила зелье забвения.

– Еще лучше, – говорю я. – Она по какой-то причине их боится. Вот и прекрасно.

Щелканье усиливается – у кондуктора трясутся челюсти.

– В идеале, ими можно воспользоваться как оружием. Отвергнутые воспоминания окрашены летучей эмоциональной магией. Они желают отомстить тому, кто их породил, а потом выбросил. Но тебе придется отнести воспоминания к ней, предварительно усыпив их и удерживая в своем сознании. Ты полукровка – и потому недостаточно сильна.

От его пренебрежительного тона я ощетиниваюсь.

– У смертных свои способы держать воспоминания спящими. Они их записывают, чтобы прошлое не занимало голову. Мне просто нужна тетрадка.

Кондуктор держит ручку в дюйме от моего носа.

– С зачарованными воспоминаниями это не сработает, разве что ты запишешь их на зачарованной бумаге. К сожалению, о такой волшебной тетради я и не слыхивал. А ты?

Я гневно и молча смотрю на него.

– Видимо, нет, – подытоживает жук и постукивает меня ручкой по носу.

Рыча, я выхватываю ее у кондуктора и сую в карман. Пусть отнимет, если осмелится.

– Дурочка. Когда отвергнутые воспоминания находят приют в чьем-то сознании, они, как навязчивые мелодии, снова и снова напоминают о себе – до боли. В лучшем случае, они заставят тебя сочувствовать жертве, и ты не сможешь устоять. В худшем случае, дойдешь до сумасшествия. Готова рискнуть?

Я тру колени руками и подсовываю полы больничного халата под бедра. Жутко представлять себе, как чужие враждебные воспоминания пожирают мой мозг, но единственный способ справиться с Червонной Королевой – найти, где у нее слабое место.

– Я и так уже потеряла всё и сошла с ума, – говорю я, глядя в выпуклые глаза кондуктора. – Хочешь, докажу?

Фасеточные глаза моргают многочисленными веками. У жуков в норме нет ни век, ни ресниц, но это необычный жук. Это – зазеркальное насекомое, точнее, изгой, в зависимости от того, предпочитаешь ли ты терминологию Кэрролла или мнение потерпевшего.