Читать книгу "Триумф сердца - Барбара Картленд"

На самом деле он имел достаточно времени для раздумий с тех пор, как покинул Париж, но так и не пришел к какому-либо выводу. Однако сейчас, глотнув еще превосходного вина, Шелдон решил, что вечер, проведенный в одиночестве, только усугубит его угнетенное настроение.

Пару минут спустя дверь, скрипнув, приоткрылась. Шелдон Харкорт повернул голову, ожидая появления незнакомки, и был безмерно удивлен.

На пороге стоял маленький негритенок и держал в руках шелковую подушку, которая по размеру едва не превосходила его самого. Облачен он был в длинный, почти до щиколоток, парчовый сюртук, застегнутый на груди и животе двумя рядами крупных золотых пуговиц. Голову его украшал пестрый шелковый тюрбан с бриллиантовой брошью спереди и воткнутым туда пером белой цапли.

Негритенок проследовал к горящему камину, почтительно поклонился Шелдону и водрузил подушку на кресло. Ничего не говоря, он снова поклонился и исчез из комнаты.

Шелдон Харкорт наблюдал за ним с внезапно пробудившимся интересом. Ему было хорошо известно, что аристократические леди во Франции, как и в Англии, считают высшим шиком иметь темнокожих слуг. Они носят за ними веера, перчатки, сумочки, доставляют их письма и днем и ночью находятся при них.

Шелдону часто приходилось видеть, как какой-нибудь крохотный негритенок – почти дитя – едва не клюет носом или даже засыпает, чтобы тотчас быть разбуженным шлепком веера или болезненным пинком изящного носочка дамской туфельки.

Но этот черный слуга не был так юн, как те, что прежде попадались на глаза Шелдону в салонах аристократок. Скорее это был не подросток, а лилипут, карлик. Шелдон успел еще раз пригубить вина, когда дверь вновь отворилась.

На этот раз на пороге появилась женщина – пожилая служанка с перекинутым через руку плащом, подбитым горностаями. Ее белоснежный чепец выглядел необычно ярким, словно светился по сравнению с темным старческим лицом, покрытом морщинами.

Служанка, однако, не вошла в комнату, а лишь придерживала распахнутую дверь, и мгновение спустя появилась ее госпожа. Шелдон Харкорт усмотрел в этом ритуале желание обставить свой приход как можно эффектнее. Не хватало только торжественных фанфар.

Он, не торопясь, привстал, заметив сразу же, что внешность леди вполне соответствовала восторженным отзывам о ней хозяина отеля.

Черные волосы ее, выбившиеся из-под шапочки, ниспадали на чистый лоб, огромные глаза были обрамлены пушистыми ресницами, точеная фигурка, обтянутая траурным платьем, была выше всяких похвал.

Траур был ей к лицу и, как у истинной француженки, безукоризненно элегантен.

Строгость ее облачения из шуршащего при каждом шаге черного шелка лишь оттеняла узкая белая кайма на воротничке и обшлагах.

Грациозно, но с величайшим достоинством прекрасная дама приблизилась к Шелдону и присела в реверансе. В манерах ее было нечто воистину королевское.

Шелдон ответил ей почтительным поклоном.

– Монсеньор! Владелец гостиницы сообщил, что вы любезно пригласили меня отобедать с вами. Я искренне благодарна вам.

Ее английский выговор был безупречен, но все же в нем ощущался легкий акцент, который сам по себе звучал очаровательно. В глазах ее, когда она подняла их и смело взглянула прямо в глаза англичанину, светился призывный огонек, и такой же, как бы приглашающей к чему-то весьма приятному, была ее улыбка, слегка тронувшая ее нежные губки.

– Рад услужить вам, мадам, или мне следует называть вас мадемуазель?

– Я графиня де ла Тур, – представилась гостья и тут же, словно вспомнив что-то весьма важное, издала сдавленный крик и, обернувшись, сердито уставилась на служанку, по-прежнему стоящую у входа.

– Fermez la porte! [1]– воскликнула дама. – Нас могут подслушать, и я расстанусь с головой на гильотине, как и мой бедный муж. Почему ты так плохо заботишься обо мне, Франсина?

– Pardonnez-moi, Madame! [2]

– Оставь мне накидку и отправляйся прочь! И помни; никому ни слова о том, что я здесь, в отеле.

– C'est entendu, Madame [3].

Служанка аккуратно положила накидку на кресло, затем, присев в реверансе сначала перед хозяйкой, потом перед незнакомым милордом, вышла из комнаты, плотно затворив за собой дверь.

– Слуги всегда так глупы. Им трудно что-то втолковать.

Графиня пожала прелестными плечиками и даже всплеснула руками в знак возмущения тупостью прислуги.

Шелдон заметил на ее пальце массивное обручальное кольцо, скорее перстень с бриллиантами и жемчугом. Нитка жемчуга обвивалась вокруг ее лебединой шейки, и это были единственные ее украшения.

– Вам следует хоть немного рассказать мне о себе, графиня, – произнес Шелдон. – Не присядете ли?

Она опустилась в кресло, на которое он ей указал, поправила шуршащие пышные юбки и изучающе посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц, как бы раздумывая, может ли она ему доверять.

– Я мадам де ла Тур, – повторила она после короткого молчания. – Слово «графиня» ни в коем случае больше не должно быть произнесено, пока мы еще находимся на французской земле.

Она вдруг издала глухой стон и заломила руки.

– О мой обожаемый супруг! Я смотрела, как он поднимался на эшафот, где его ожидала эта ужасная гильотина! Он не совершил никакого преступления, кроме того, что родился дворянином.

– Я сочувствую вам, вы столько пережили, – вздохнул Шелдон. – Могу ли я предложить вам вина?

– Благодарю, но я бы предпочла подождать, когда будет подан обед.

– Вы начали рассказывать о своем супруге…

– Да-да. Мы жили в поместье вдали от Парижа. Казалось, что революция не коснется нас…

Графиня прикрыла глаза рукой, когда страшные воспоминания возникли перед ней.

– О Боже! Как мы ошибались! Месяц назад…

Она не в силах была продолжать.

– Я понимаю, – сказал Шелдон. – Я тоже потерял многих своих друзей.

– Вы были в это время в Париже, монсеньор?

– Да, в Париже, и думал, что дела понемногу наладятся, пока этот идиот Барер не потребовал, казнить короля якобы ради общественного спокойствия.

– Несчастный король! – прошептала графиня. – У меня сердце обливается кровью при мысли о королеве и ее детях. Она сделала паузу, потом спросила:

– И после расправы над Людовиком вы, монсеньер, решили вернуться в Англию?

– Я был вынужден покинуть Париж. Я убежден, как и все англичане, живущие во Франции, что скоро начнется война.