Читать книгу "Брак по принуждению - Барбара Картленд"

К своему удивлению. Гита вскоре обнаружила, что не испытывает к кузенам особой приязни. Винсента она считала самым настоящим хлыщом. Его манера растягивать слова, ставшая модной в Лондоне, раздражала ее и вызывала ощущение собственной незначительности. В свои тридцать пять лет Винсент был не кем иным, как прожигателем жизни и при каждой возможности давал понять Гите, сколь важное положение в лондонском высшем свете он занимает. Кузен не упускал случая заявить также, что большинство представительниц слабого попа находят его чрезвычайно привлекательным.

Его камердинер, которого ненавидели почти все слуги Салливан-Холла, постоянно хвастался победами своего хозяина над первыми красавицами Лондона.

Гита узнавала о похождениях кузена из рассказов горничных, служивших в доме много пет. Они забывали, что их маленькая хозяйка стала взрослой, и обсуждали в ее присутствии все, что их волновало.

— Это же бессовестно! — возмущалась одна из них. — Хвастаться тем, что разбил сердце какой-нибудь бедняжке! Ваш отец, мисс — да упокой Господь его душу! — никогда бы так не поступил.

— Верно, — соглашалась Гита. — Папа никогда бы так не поступил…

Кузен Джонатан вызывал у нее еще большую антипатию, чем его брат.

Винсент всегда держался с Гитой высокомерно, считая ее скучной и некрасивой, чуждой тому обществу, в котором он привык блистать. Джонатан же, напротив, постоянно льстил ей и подлизывался к сэру Роберту, причем делал это столь явно, что она испытывала неловкость, слушая его.

Когда братья впервые появились в Салливан-Холле после смерти своего отца, они даже не обратили внимания на девушку, продолжая видеть в ней ребенка. Кузены предполагали, что сэр Роберт оставит Гите небольшую сумму — достаточную для приданого, а остальное отпишет им как продолжателям рода Салливанов. Но некоторое время назад у них зародились подозрения, и они полностью изменили свое поведение: Джонатан принялся ухаживать за Гитой, а Винсент то и депо говорил ей комплименты, звучавшие крайне фальшиво.

Не требовалось особого ума, чтобы понять ход их мыслей.

Однажды, когда братья уже уехали в Лондон, сэр Роберт объявил Гите, что собирается сделать ее своей наследницей.

— Но это невозможно, дедушка! — воскликнула Гита, изумленно глядя на него.

— Кто может помешать мне? — сразу же вспылил старик. — Тебе нужны деньги, а кому отписывать их — мое депо. Хоть я и не люблю своих племянников, они все же остаются Салливанами. Если у тебя в голове мозги, а не солома, то тебе удастся изменить этих оболтусов к лучшему.

— Но, дедушка… мне даже противно думать о том, чтобы выйти за кого-нибудь из них!

— Ты выполнишь то, что я велел! — грубо оборвал ее сэр Роберт.

Подобные споры стали повторяться изо дня в день. Единственное, что радовало Гиту, это то, что ни Винсент, ни Джонатан еще не знали о решении деда назвать ее своей наследницей.

Но настал момент, когда сэр Роберт сообщил внучке, что уже послал за своими племянниками и ждет их приезда через два дня. Гита почувствовала себя пойманной в ловушку, из которой ей уже никогда не выбраться.

Добсон увез сэра Роберта наверх, а девушка выбежала из комнаты в холл, схватила пальто, лежавшее на стуле, и направилась к входной двери.

— Куда вы идете, мисс? — остановил ее лакей.

— В конюшню, Гарри, — ответила она. — Если Дедушка спросит обо мне, скажи, что не знаешь, куда я пошла.

Гарри, прослуживший в Салливан-Холле уже несколько лет, весело усмехнулся:

— Можете доверять мне, мисс.

Гита была настолько углублена в себя, что даже не улыбнулась ему в ответ. Дождавшись, когда он распахнул перед ней дверь, она выбежала из дома.

Холодный ветер, поднявшийся перед закатом, немного успокоил ее. Она неторопливо пошла по посыпанному гравием двору к арке, расположенной слева от особняка. Именно там и находилась конюшня.

Зайдя внутрь. Гита обнаружила, что лошадей уже развели по денникам на ночь. Одни животные мерно жевали овес, другие устроились отдыхать на свежей соломе, которую ежедневно меняя Эбби, старший конюх.

Гита открыла денник своей любимицы — Стрекозы. Погладив кобылу по бархатному носу, она прошептала:

— О, Стрекоза, что мне делать? Помоги мне! Я не могу… я не выйдузатого, кого… не люблю!

Девушка с грустью вспомнила о том, как счастливы были ее родители. Вся жизнь матери сосредоточилась на отце, и после его смерти в ней словно погас какой-то огонь.

— Стрекозочка, я хочу полюбить… полюбить так, как они любили друг друга, — бормотала Гита.

Лошадь внимательно прислушивалась к ее словам, и девушке казалось, что она все понимает.

Внезапно в проходе между денниками послышались шаги. Повернувшись, Гита увидела Хокинса, когда-то служившего денщиком у ее отца. После смерти своего господина Хокинс решил остаться с его вдовой и дочерью и вместе с ними переехал в Салливан-Холл.

— Я услышал ваш голос, мисс, — сообщил Хокинс, — и решил спросить, могу ли я вам чем-нибудь помочь.

Хокинс, появившийся в их доме, когда Гите было лет десять, отлично знал, что девушка много времени проводит с лошадьми, находя в этом утешение.

Гита заколебалась, стоит ли рассказывать Хокинсу о своей беде, но потом сообразила, что Добсон, камердинер деда, с которым Хокинс может поделиться, тотчас растрезвонит по всему дому о том, какая судьба уготована внучке хозяина, и вскоре вся челядь только об этом и будет говорить.

Приблизившись к Гите и заметив в ее глазах слезы, Хокинс воскликнул:

— Не надо так расстраиваться, мисс Гита! Я как раз собирался обрадовать вас новостью о том, что завтра нас ждет кое-что интересное.

— И что же? — всхлипнув, спросила девушка.

Помня о том, что Винсент и Джонатан приезжают завтра во второй половине дня, она даже не могла представить, существует ли на свете нечто, способное отвлечь ее от грустных мыслей.

— Я тут разузнал, — ответил Хокинс, — что завтра по соседству, в поместье его светлости, устраиваются скачки. Если нам удастся улизнуть рано утром, то мы успеем к началу.

Сообщение Хокинса и в самом деле вызвало у Гиты интерес.

— Скачки? Стипльчез[1]? Ты хочешь сказать, что его светлость вернулся? Я думала, он все еще за границей.

— Говорят, он вернулся домой, — объяснил Хокинс, — и первым делом устроил стипльчез. К нему съедутся друзья из Лондона. Уверен, там будут такие лошади, каких вам в жизни видеть не доводилось.

— О, Хокинс, кто тебе рассказал все это?

— Да я сегодня был в таверне, — ответил Хокинс, — и туда пришел один из грумов лорда Лока. — Заметив любопытство в глазах девушки, он добавил: — Он взахлеб расписывал приемы, которые его светлость устраивал в Лондоне. Думаю, в Лок-Холле уже сейчас полно народу, а конюшни забиты до отказа.