Читать книгу "Дядьки - Валерий Айрапетян"

— Да, и что?

— Ара, он, в общем, за раками пошел, залез в воду, и рак его прямо за это место укусил!

— Ара, не может быть, э-э-э!!! Вот это да!!!

После многочисленных восклицаний, поддержанных мимическим изумлением, следует дружный хохот, обличающий глупость простофили Вачо. Далее каждый из присутствующих пытается постичь механизм укуса и его последствия для Вачо. Рассматриваются все возможные варианты. В конце обязательна реплика: «И смех и грех».

ТЕМА № 4. Национальная. Имеет два варианта: внутренний и внешний.

Вариант 1. Внутренний. Районно-административный.

За столом — десять человек. Пятеро выходцы из села Тэх, пятеро из Карабаха. При таком раскладе все выходцы из долины Массиса именуются не иначе как плутами, людьми неблагонадежными, хитрыми и почему-то с некрасивыми носами (можно подумать, Армения — законодательница красивых носов!).

Если за столом собрались пятеро из Массиса и пятеро из Карабаха, то все перечисленные выше эпитеты переводятся на уроженцев села Тэх.

Сидят тэховец с карабахцем.

— На хрен я с ним связался?! Так и знал, что он меня кинет!

— Слушай, а ты не знал, что все выходцы из Массиса такие??? На его нос посмотри! Все сразу понятно… Дурная кровь!

Вариант 2. Внешний. Армяне — самый-самый народ на Земле!

Все, что было, есть и будет, существует благодаря неутомимому труду величайших деятелей человечества, в жилах которых течет армянская кровь, если не большей частью, то уж точно той самой, которая и определила гениальность деятеля.

Приземление Ноя на Арарате — первый и неопровержимый аргумент в пользу происхождения новой мировой цивилизации от армян.

Чтобы не быть голословными, ярыми приверженцами этой теории зачитывается список выдающихся соотечественников, среди которых непременно отыщутся следующие имена: Суворов, Магеллан, фон Караян, Д’Артаньян, Наполеон, Тициан, Эйнштейн (!) (по прабабке) и так далее.

По естественным причинам такие деятели, как Гитлер, Жиль де Ре, Торквемада и Чикатило, в списке не значатся.

Разговор о том, что делал бы мир, если бы не армяне, охотно поддерживается каждым сидящим за столом армянином, ибо слава сия, аки крылья, возносит его, сопричастного к величию земляка, над затхлым болотом будней, назло всем бедам и первенству евреев.

Итак, бабушкин стол. Вернее, бабушкин дом. Хлебосольный, гогочущий, готовый рухнуть от избытка движущейся в нем живой массы. Тетки, дядьки, зятья, невестки, дети, внуки, друзья дядек, сослуживцы деда и всякая шелупонь из приблатненных и завокзальных.

Завокзальный — это круче не придумаешь! Даже лежа на женщине, он любуется собственным отращенным для неясно чего ногтем мизинца. Завокзальный курит «Мальборо» и анашу, знает толк в картах и ничегонеделании. Носит джинсы «Монтана». Такси тормозит коротким свистом и летит к нему, как влюбленный Комарик к Мухе-цокотухе, быстро и изысканно, не забыв вложить большой палец руки в передний кармашек джинсов. После сытной трапезы уважающий себя завокзальный извлекает отпидарашенным до совершенного блеска ногтем остатки еды, встрявшей между зубами, и, цокая, поедает ее до конца. Вот кто такой завокзальный! Но без шуток: нож в бочину человека, по разумению завокзального проявившего к нему неуважение, он всадит с не меньшим изяществом, чем подбегает к такси.

Мой дядя Наиль знался с ними, более того, стремился подражать им во всем, кроме заботливо отращенного ногтя. Помимо этого, дядя отличался от завокзальных еще и невероятной любовью к чтению, что тщательно скрывал от своих кумиров, как непристойную тайну. В тех краях чтение мужчиной книг принималось за безусловную слабость, почти позор. Не такой, конечно, как подозрение в мужеложстве, но все же…

Дядя скрывал свое тайное пристрастие до тех пор, пока пацаны, прибежавшие за ним посреди ночи, дабы пополнить боевые резервы своего отряда перед затевающейся битвой, не застали его сидящим возле открытого холодильника и вдумчиво читающим увесистый том «Войны и мира».

— Что это за х… ня, Налик? — спросил главный, кивая на книгу.

— Да… так… книга… о войне… как русские французов мочили, — отмазывался Наиль, сильно смущенный появлением людей, для которых хочется казаться своим в доску.

Но до прибывших ничего не дошло, так как французами на местном арменикендском сленге именовали азербайджанцев, а русские никогда серьезно не враждовали с азербайджанцами, во всяком случае в Азербайджанской ССР.

— Ладно. Там пидаров одних присучить надо. Арику нос сломали, гнилушники!

Да, бабушкин дом готов был вмещать в себя еще и еще…

В 53-м, словно стремясь очиститься от накипи суровых времен, мой дед Асатур расчистил местную мусорку и принялся возводить дом. А когда уже была закончена крыша, вырыл на краю двора огромный котлован, соорудив в нем нижний двор, а во дворе возвел флигель в три комнаты, две из которых отвел под гостиницу, а одну отдал сыну, моему дяде Наилю, чтобы реже его видеть. Гостиница приносила в сезон по четвертаку в сутки, а это не шутки, когда перелет Ереван — Баку — семнадцать с копейками.

Две дочери деда были замужем и жили отдельно с мужьями и детьми в других районах города. Старшая дочь приходилась мне матерью.

С верхнего двора в нижний вела широкая лестница без перил. Внизу пахло прохладой и прелым луком. В углу, под висящим дедовским плащом, лежала черная пудовая гантель дяди Наиля, литая и холодная, как готическая ночь. Мне нравилось наблюдать за дядей, когда он упражнялся с нею. Маленький и жилистый, косящий под Брюса Ли, он казался мне непобедимейшим из обитающих, и это знание наполняло меня чувством сокровенного покоя и глубинного оптимизма. Тогда гантель вводила меня в трепет и мистический стрем, отчего спускаться в нижний двор хотелось еще и еще, всякий раз заставая там упражняющегося дядю Налика, и с восхищением лицезреть, как на его багровеющих мышцах набухают вены, похожие на толстых дождевых червей. Зная, что дядя дома, я мог поверх съеденных двух тарелок плова слопать еще одну, не страшась какого-то там «заворота кишок» — главной маминой страшилки, — так как рука с развитой венозной сетью ворошила мне волосы, а знакомый хриплый голос произносил одно и то же: «Как дела, Полковник?»

К бабушке мы приезжали каждую неделю. Как всегда, туда и сюда по верхнему двору сновали гости, облаченные в праздность и ожидание застолья. И вот посреди всего этого предвкушения праздника хмурым напряженным сгустком маячила недовольная физиономия Наиля. Моего дяди.

Наиль, или Подарок судьбы

Помимо тяги к книгам и всякому блатняку, сочно вздувшихся вен на бицепсах и агрессивного выражения лица, дядя Наиль был настоящим психопатом. В нем уживались интеллигент, редкостный мерзавец, игрок, истерик, тонкая натура, душа компании и затворник.

Такой букет качеств сформировал личность одиозную, часто и недобро поминаемую за его спиной и во всех районных сплетнях. Кроме всего прочего, Наиль притягивал к себе неудачи, как спелая рожь комбайнеров. Корень его поведения и сотрясавших бед уверенно врастал в детство, где и был изрядно подпорчен чрезмерно агрессивным отцом и излишне заботливой матерью, которая, в свою очередь, подавляла отца.