Читать книгу "Каторжная воля - Михаил Щукин"

– Мать, обнеси-ка нас еще разок медовушкой!

Полина Никитична послушно наклоняла деревянный лагушок, щедро наливала в кружки пенную хмельную влагу и только спрашивала своих зятьев:

– Из-за стола-то встанете?

Намекала, что от медовухи голова светлая и трезвая, а вот ноги не слушаются.

– Встанем, мать, встанем! – похохатывал Макар Варламович. – А коль не поднимемся, на лавки ляжем!

Плавно тянулся душевный разговор и не иссяк бы он, как и в прошлые приезды дочерей, до самого вечера, но в этот раз не случилось…

Сначала послышались в раскрытые окна ребячьи крики – тревожные, громкие, будто стаю грачей спугнули. Затем простучали по ступенькам высокого крыльца проворные пятки – и двое старших внуков, Илюшка с Максимкой, залетели в горницу с вытаращенными глазами. От скорого бега парнишки не могли перевести дыхания, говорили отрывисто, наперебой, и никто поначалу не мог понять – по какой причине они так всполошились?

– Выстрелил… Рыбачили… Удочки бросили…

Да что за оказия приключилась?!

В конце концов парнишки отдышались, и от них удалось добиться ясности: сидели они с удочками на берегу Бурлинки, когда пошел дождь, и собирались уже домой, чтобы не мокнуть, но увидели на другом берегу оборванного дядьку, который едва выцарапался из густого ельника. Шарахался дядька из стороны в сторону, будто пьяный, но до воды все-таки добрался. Остановился у самой кромки, стащил с плеча ружье, выстрелил вверх и упал на спину. Лежит и не шевелится…

– Ну-ка, ребята, пойдем глянем – какого такого стрелка к нам принесло? – Макар Варламович первым поднялся из-за стола. Следом за ним – Егор с Трофимом.

Скоро они уже стояли у реки и вглядывались в противоположный берег. Там на мелкой гальке лежал человек, крестом раскинув руки, и впрямь не шевелился – как умер.

– Давайте лодку, ребята, – скомандовал Макар Варламович, – вблизи надо посмотреть – дышит он или нет?

Егор с Трофимом столкнули лодку, сели за весла, пересекли наискосок Бурлинку, одолевая стремительное течение, и вот уже протяжно донеслось:

– Живой он, тятя! Чего делать? К нам перевозим?

– Везите! – крикнул в ответ Макар Варламович, махнул рукой и добавил негромко: – Не бросать же его, не зверушка.

Человека погрузили в нос лодки, рядом положили ружье, и весла снова упруго ударили по воде.

– Ну, и кто ты такой, откуда явился? – Макар Варламович наклонился над незнакомцем, когда зятья вынесли того из лодки и уложили на траву. – Эк, тебя потрепало-то! Будто из преисподней вылез.

Вид у человека и впрямь был аховый: вся одежонка изодрана в ремки, даже кожаные сапоги разбиты вдрызг, подошвы отстали и торчали наружу грязные, замусоленные портянки. Лицо, наполовину скрытое длинной свалявшейся бородой, покрывали синяки и царапины, иные из них еще не засохли и сочились сукровицей. Дышал он, разевая рот, рывками и всякий раз в груди у него хрипело и булькало. На голоса не отзывался, а глаза были крепко прижмурены.

– Берите его, ребята, понесли в дом, лечить будем. Чего на него любоваться? – Макар Варламович крякнул, будто перед тяжелой работой, и ухватил неожиданно появившегося пришельца за ноги. Егор с Трофимом подхватили бедолагу за руки. Понесли.

Полина Никитична вместе с дочерьми стояла на крыльце. Когда мужики со своей ношей поднялись по ступеням, она ахнула, замерла на мгновение – и тонкий, протяжный крик заставил всех вздрогнуть:

– Фе-е-де-е-нь-ка-а!

От неожиданности Макар Варламович разжал руки, и каблуки сапог пришельца глухо стукнули о доски крыльца. Какой Феденька?! Нет, и не может здесь быть никакого Феденьки! Даже шумнул на супругу, чтобы зря не блажила, но Полина Никитична продолжала кричать, и лицо у нее становилось белым, словно его присыпали известкой.

Мать не ошиблась, и не могла ошибиться, потому что не глазами, а сердцем своим сразу признала сына. Отец не признал, а мать… На то она и мать…

Будто кипятком обожгло Макара Варламовича. Он крутнулся на месте – и тяжелый кулак со всего размаха ударил в перила крыльца с такой силой, что перила вздрогнули. Черные глаза сверкнули злым отсветом, и голос загремел, как лист железа, сброшенный с высоты:

– Нет у нас такого! Уноси! Кому сказал – уноси обратно! Бросьте, где взяли!

– Не да-а-м! – И Полина Никитична, раскинув руки, как делает это птица, распахивая крылья, когда защищает гнездо с детенышами, кинулась на край крыльца, заступая дорогу зятьям, чтобы не вздумали они уносить Федора на берег Бурлинки. Столько в ней было отчаянной решимости, таким страшно белым было ее лицо, что Егор с Трофимом даже не посмели шевельнуться и стояли в растерянности, не зная, кого послушаться.

– Лучше зарежь меня. – Голос Полины Никитичны опустился с крика до свистящего шепота. – Или прибей сразу… А пока жива – не дозволю! Сколько я слез выплакала! В дом несите!

Не случалось такого в семейной жизни, чтобы Макар Варламович от своих слов отступился. Отступиться для него – все равно что через себя перешагнуть. А в этот раз – сломался. Понял, что не имеет он сейчас власти над своей супругой, вышла она из его воли и пересилить Полину Никитичну невозможно. Разве, что прибить… Еще раз сверкнули черные глаза злым огнем, еще раз вздрогнули перила от удара могучего кулака, и широкие ступени крыльца охнули под тяжелыми, сердитыми шагами. Уходил со своего двора Макар Варламович и не оглядывался, давил ногами молодую, не притоптанную еще траву, и в глазах у него стоял горячий туман, будто ослеп на короткое время. Остановился, когда дошел до берега Бурлинки. Забрел по колено в речку, плеснул в лицо холодной водой, выпрямился и тоскливо повел вокруг взглядом, словно желал уяснить для себя: по какой причине он здесь оказался?

Увидел лодку, приткнутую к берегу, а в ней, в носу, ружье, которое позабыли взять в суете и спешке. Оскальзываясь на гладких речных камнях, дошел до лодки, вытащил за исшорканный ремень старенькую берданку, передернул затвор – пусто. Последний патрон выстрелил блудный сын Федор, добравшись до родного гнезда.

2

А как он радовал и веселил отцовское сердце, пока не случилась история, которая и была тайной шабуровской семьи.

Началась она, эта история, в селе Чарынском, куда спустился Макар Варламович вместе с Федором и с работниками-пастухами поздней осенью, перед самыми заморозками. С гуртом тогда крепко намучились, потому что два раза попадали под дождь, дорога на спусках взялась грязью, и больше всего боялись, чтобы какая-нибудь животина не оскользнулась и не переломала ноги. Тогда пришлось бы ее резать посреди дороги, в слякоти и под дождем, а после попробуй такое мясо всучить по хорошей цене хитрому и дошлому прасолу… Но все обошлось – ни одна животина не покалечилась, и в Чарынское пригнали ровным счетом сто голов. Не больше и не меньше. С прасолом сторговались быстро, рассчитались с работниками, а на постой остановились у местного лавочника Курицына, с которым Шабуров-старший знался уже не первый год. Закупал у него припасы, конскую сбрую и всякую хозяйственную мелочь. Много закупал, чтобы хватило до следующей осени. Все это добро грузили на пять-шесть подвод и отправлялись домой.