Читать книгу "Дар шаха - Мария Шенбрунн-Амор"

Я подписал протокол, и полицейские отбыли, посоветовав на прощание не забывать включать систему тревоги. Еще они пообещали этой ночью чаще проезжать мимо моего дома. К этому времени мне самому уже казалось, что ничего особенного не произошло и этот взлом – дело житейское.

Я снова поставил дом на охрану. Налил бокал вина, который успокоил меня значительно больше всех разговоров. С разбитым окном делать было нечего, и я пошел спать. Позади был долгий день в операционной, завтра я собирался встать в пять утра, чтобы побегать перед работой. Для самозащиты оставалось одно – сунуть на всякий случай тесак под подушку.

Утром в залитом солнцем доме, с кружкой кофе и «Хэлло, Долли» Армстронга на полную громкость и вдобавок после отличной пробежки по тропинкам Холливуд Хиллс случившееся показалось сущей ерундой. По-настоящему меня расстраивала только порча прадедовского микроскопа.

Уже в выходной, после угрозы матери приехать и сделать все за меня, я наконец заставил себя разобрать следы разгрома.

Пока раскладывал вещи по местам, снова поневоле задумался о необъяснимом поведении грабителей. Что за причуда – сорвать с вешалок всю одежду? Что они искали по всему дому? Сейф? Среди костюмов было несколько вполне щегольских – коричневый Brioni, серый Luciano Barbera, темно-синий Hugo Boss. Был новый пиджак от Givenchy, несколько кашемировых свитеров. Все это барахло было почти не ношеным, его вполне можно было загнать на eBay. Но привередливые взломщики побрезговали дизайнерским тряпьем, как и часами, электроникой и гаджетами. Впечатление было такое, что в дом влезли не столько чтобы его обокрасть, скорее чтобы обыскать.

Только когда я растолкал по ящикам стола все разбросанные документы и бумаги, стало ясно, что пропало. Не было семейного архива, всегда лежавшего в нижнем ящике. Я пересмотрел оставшиеся бумаги и обнаружил, что пропало все, что имело отношение к Ирану. Точнее, к моему экзотическому прадеду – доктору Александру Воронину.

Тегеран, 1920 год

Душный, недвижный воздух июньской ночи не колебал даже фитильки свечей на обеденном столе. Зато ураган революций и смут крепчал, приближался к столице и грозил унести затхлую династию каджарских шахов в небытие.

Владимир Платонович Туров, грузный сорокапятилетний полковник персидской Казачьей бригады, брезгливо принюхался к ирландскому виски в граненом стакане.

– Саша, правительство шаха не сегодня завтра рухнет, в Тегеране начнется резня.

Александр Воронин, сухощавый блондин с ястребиным профилем, одетый по-домашнему – в персидские свободные шаровары и длинную льняную рубашку, невозмутимо сворачивал папиросу худыми пальцами. Туров с отвращением отхлебнул маслянистой желтой жидкости.

– Вы моя последняя надежда, Саша. В сто раз проще идти в атаку, чем обивать здесь министерские пороги. Всем наплевать, что моя бригада – единственный оплот порядка в Персии! – Саша аккуратно отмерял порцию табака для новой самокрутки. Полковник склонился к нему через стол: – Англичане, черт бы их драл, полностью прекратили обещанные поставки припасов. Да что поставки – не платят жалованье солдатам, шарахаются от меня, как клопы от скипидара. А все эти мирзы и визири умеют только кланяться и растекаться медом. Завтра разбегутся мои шальные курды и черкесы, вернутся к разбою, и большевики голыми руками возьмут Тегеран. – С детской обидой, неожиданной в немолодом усатом вояке, пожаловался: – А ведь каджарских шахов на троне именно Романовы держали.

Воронин лизнул край конопляной бумаги, аккуратно заклеил папиросу. Романовы даже собственный трон не смогли удержать. Вслед за Россией в революционный хаос неудержимо соскальзывала Персия. В последние годы в прикаспийских областях то там, то здесь вспыхивали социалистические восстания и стычки между курдами, ассирийцами, персами, черкесами, туркменами и армянами. Волна мятежей грозила докатиться до Тегерана.

– Владимир Платонович, все ведь понятно. Зачем англичанам финансировать Казачью бригаду, которой по-прежнему командуют русские царские офицеры? Им сейчас ваша бригада самим позарез нужна – или силой заставить меджлис[1] ратифицировать англо-персидское соглашение, или разогнать строптивых парламентариев.

– Голубчик, попросите Ахмад-шаха заступиться за бригаду! Это же в его интересах, без нас он окончательно превратится в британскую марионетку!

Воронин был личным врачом Тени Аллаха, Источника Правосудия и Предводителя Правоверных и потому знал, что его высочайшего пациента волнуют всего три вещи: испорченное пищеварение, гаремные склоки и скорейшее подписание англо-персидского соглашения. Соглашение хоть и вручало державу Дария и Кира Британской империи, зато самому Ахмад-шаху сулило два миллиона фунтов и британскую защиту. Но и отказать Турову Воронин не мог: они были коротко знакомы с тех времен, когда Воронин еще заведовал госпиталем в захолустном Реште, а Казачья бригада под командованием полковника защищала прикаспийский город от турецких войск и местных мятежников.

– Владимир Платонович, я любую вашу просьбу исполню, но толку не будет. У нашего Стержня Вселенной ни власти, ни денег. Горемыка давно ничем, кроме своего гарема, не правит.

– Что же будет, Саша? Этот большевистский эмиссар, Карл Рихтер, интригует, добивается, чтобы вместо «рудиментов царского режима» бригадой советские комиссары командовали. Где это слыхано: меня, православного, офицера, русского патриота, рудиментом обозвать! Немчура, как есть немчура.

– На советских вас, конечно, не заменят. Ни шах, ни англичане советскую Россию не признают, а у самого Рихтера ни официального положения, ни влияния. Его все на дух не выносят, даже сами большевики. – Воронин долил виски в стакан полковника, а собственный «Сингл молт» разбавил водой. – Зато вчера во дворце я наткнулся на вашего персидского полковника, Реза-хана. Он что-то увлеченно обсуждал с генерал-майором Денстервилем.

Туров сгреб с тарелки горсть соленых дынных семечек.

– Значит, Реза-хан в Тегеране? Небось как и я выбивает жалованье своему Казвинскому батальону.

– Если это так, он добьется своего без труда. Мне показалось, что Денстервиль весьма к нему расположен. Я бы на вашем месте не Рихтера опасался, а Реза-хана.

В темноте сада тонко и безответно прокричал сыч. Низкий потолок давил. Туров резко поставил стакан.

– Да что вы в самом деле, Александр? Никогда ни англичанин, ни перс не смогут захватить Казачью бригаду! У меня почти десять тысяч вернейших казаков-горцев и больше сотни русских офицеров!

– Владимир Платонович, значит, у вас десять тысяч убедительнейших доводов возобновить снабжение. С таким войском вам не просителем пороги обивать, а вести свою дивизию на защиту каджарского трона и персидского отечества от посягательств Англии и мятежников.

Туров крякнул, отмахнулся:

– Выдумщик вы, Саша, прямо декабрист. Сейчас не время для наполеоновских замашек. Я вам не Ататюрк и не Гарибальди какой, а русский офицер под присягой. Какие перевороты, когда большевики и мятежники только и ждут, чтоб на Тегеран хлынуть?