Читать книгу "Эйнштейн - Лоран Сексик"

Оглядевшись вокруг, он зацепил взглядом компас на комоде среди прочих безделушек. Компас? Кто мог его подарить? Должно быть, он валяется там уже давным-давно. Он встал, слегка заинтригованный. Нет, это всего лишь секундомер. Решительно, он теряет голову. Он мысленно представил себе компас. И вдруг, словно притянутая этим предметом, вся его жизнь пронеслась перед ним. Вот отец дарит ему этот инструмент, и он восхищен подарком. Движение стрелки несколько месяцев направляло его любознательность.

В этот вечер она направила его по дороге в прошлое.

БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ

Ульм, 1879 год: небольшой средневековый городок в Вюртемберге на левом берегу Дуная, затерянный среди гор Швабского Альба. Ульм далеко, очень далеко от Берлина и Пруссии, к которой его присоединили уже потом. С властным, столичным, прусским Берлином Ульм ощущает дистанцию и поддерживает различие. В Ульме жизнь течет тихо и спокойно.

Горизонт подернут легкой дымкой. Путешественник, покидающий Штутгарт, Мюнхен или Страсбург, прощается с задунайскими окрестностями, оставляет за спиной горы Тироля, луга Баварии и, приближаясь на заре к Ульму, видит шпиль готического собора. Он угадывает очертания крепостных стен вокруг исторического центра. Вдалеке встает солнце, и в городке нарастает оживление. Когда путник попадает в город, то в старом квартале рыбаков уже кипит жизнь. Кожевники откидывают прилавки в нижних окнах вытянутых в высоту домов с островерхими крышами. В многочисленных городских фонтанах журчит вода. В домах с голубятнями трудятся ремесленники: они ткут, делают трубки. Эти трубки — местная гордость, их тщательно вычерчивают, любовно мастерят. Они продаются повсюду в Европе. Большинство жителей говорят между собой на мягком диалекте предков. «Я вспоминаю об Ульме с большой благодарностью, для меня Ульм — сочетание высоких художественных традиций и простого уравновешенного характера»[5].

Город живет по доверенности, словно в тени былой славы. Он прославился благодаря сражению, но какому! Пруссаки не придают ему никакой ценности. Одна из первых побед Наполеона, разгром австрийских войск[6]. Имя победы неприятеля!

К началу весны 1879 года пушки молчали уже несколько десятков лет. Французские солдаты покинули город. Время от времени отряд прусской армии устраивал парад на брусчатке в напоминание о победе над захватчиком. Бисмарк отомстил за бесчестье: обратил в бегство армию «Наполеона маленького»[7]. Пруссия больше не боится заклятого врага. С 1871 года на развалинах старого режима выросла новая могущественная Германская империя — Второй рейх. Строится новая Германия. Сила, воля, покорность власти — вот ее правила, изданные Бисмарком. И еще ненависть к Франции. Первый канцлер обуздал оппозицию, подавил попытки протеста со стороны христианских демократов, революционные мечты социалистов. Пруссия повелевает новой Германией. Империя раскинулась от Польши до Австрии. Но Швабия хочет держаться подальше от господства Берлина. Всякое стремление к гегемонии, всякая мысль о реванше ей чужды. Излучины и мощь Дуная — вот ее идеал силы и красоты.

14 марта 1879 года. Банхофштрассе, 135[8] — вот где всё началось. Об этом времени он знает лишь то, что сохранилось в семейных преданиях. Удивление, когда он появился на свет из материнского чрева. Его головка была такой угловатой, что даже мать встревожилась: «У него такая большая голова — это ведь не страшно, доктор? Наш маленький Альберт… он ведь… нормальный?» Врач ее успокоил. Вот и начало легенды.

Годом позже семье пришлось покинуть город по финансовым соображениям и переехать в Мюнхен, где найдется работа. Никаких воспоминаний об Ульме не застряло в его памяти. Никакое радостное мгновение не пробудит тоски по родному дому.

И всё же при одном лишь упоминании об этом городе срабатывали некие чары. Возможно, именно от этой ничем не привлекательной земли, сосредоточенной на самой себе, он унаследовал любовь к прогулкам в одиночку, ту силу, которая одухотворяла его и заставляла идти сквозь грозы и бури. Презрение к мишуре, непринужденность, небрежность в одежде, возможно, уходили корнями в простоту этих мест, скромность обитателей его родной Швабии.

Но главное — напевность швабского акцента, смесь крестьянского диалекта и литературного немецкого языка, не покинет его на протяжении большей части его жизни. Именно на этом языке будет говорить до последней минуты Эльза Эйнштейн, его вторая жена. Женщина, которая сыграла самую большую роль в его жизни. Пережила вместе с ним славу и отчуждение, а из-за него — позор и обман. Эльза, супруга и кузина, которая неустанно, даже в Принстоне, называла его Альбертле — и прибавляла ко всем словам это нежное «ле», как принято в ее родных краях. Да, голос Эльзы будет звучать вечным эхом утраченного прошлого. Нежное и сладкое воркование, подобное шелесту спокойных вод Дуная. Источник его дней. На протяжении десятилетий каждое слово из уст любимой женщины напомнит человеку, находящемуся в постоянном движении, в вечном изгнании, о том, откуда он родом. До 1936 года Эльза Эйнштейн будет надежным свидетелем, отрицанием забвения. Песнью исчезнувшего мира.

Герман и Паулина Эйнштейн поселились в Ульме вскоре после свадьбы. В Швабии, на юго-востоке Германии, совсем рядом от Эльзаса и Швейцарии. Их привлек покой маленького городка. Крепостные рвы внушали ощущение уверенности. Что могло случиться за такими укреплениями?

Герман и Паулина Эйнштейн приехали сюда в надежде вести тихую жизнь, зарабатывать себе на хлеб, создать семейный очаг. Пустить корни в небольшом городке, как это делали раньше их родители и родители их родителей, между Австрией и Германией. Прежде всего, они стремились к спокойной жизни, прогулкам на природе, наслаждениям от чтения и музыки. Здесь, как и их родители, они не ощущали никакой враждебности к своим единоверцам. Ну евреи, и что? В 1769 году были опубликованы декреты об «эмансипации». Эйнштейны были такими же немцами, как и все прочие. Конечно, пока всего десять лет, но уже навсегда. В сельской местности еврейские общины прекрасно уживались с крестьянами и мещанами. От иудаизма они сохранили только приверженность к традициям. Немного нелогичное, но глубоко укоренившееся в душе стремление передать наследие Истории. Ничего ортодоксального, ничего принудительного, никаких бросающихся в глаза украшений. Они не евреи из Галиции. Они не живут в гетто. Паулина и Герман читали Библию, отмечали некоторые праздники, соблюдали, не впадая в догматизм, заповеди Господни. Подражая своим единоверцам, они пытались объединить любовь к родине с религиозностью. Идея заключалась в том, чтобы, не отрекаясь от себя, раствориться среди немцев, стать частью Второго рейха.